– Не откажусь. Вы меня заинтриговали, Андрэ. Хороший, говорите, конь?
– Я, в общем, не очень хорошо разбираюсь в лош… то есть я хотел сказать, что не знаю, понравится вам этот конь или нет… но, по-моему, это именно то, что надо.
– И где он сейчас?
– В Эжле. Я доеду с вами до брода, а потом прокачусь туда.
– Можно и так, – пожал плечами Родриго. – Хотя есть более короткий путь. Тут поблизости есть дорога до аббатства Сен-Жебрак, которая потом сворачивает к Эжлю. А чтобы вам не плутать, возьмите меня в попутчики.
– Я буду рад вашему обществу, но, право…
– Видите ли, Андрэ, у меня тут свой интерес. Скажите, вы с Готфридом хорошо знакомы?
– Виделись только один раз.
– Вот-вот… А я знаю его почти шесть лет. И если конь уже у него, думаю, мне легче удастся договориться с епископом, чем вам.
Я кивнул:
– Разумно.
На первой же стоянке Родриго сообщил, что с завтрашнего дня он отдает своих людей попечению Ангулема. А сам отправляется со мной в сопровождении одного лишь оруженосца, коего звали Жаном.
На следующий день у развилки мы простились с виконтом Раулем и двинулись в сторону аббатства Сен-Жебрак. А войско попылило домой.
Путешествие в большой компании имеет свои преимущества. В середине следующей ночи нас разбудили. Кони беспокоились, храпели и пытались сорваться с привязи.
– Волки, что ли? – пробормотал Родриго.
Тут я увидел в ночной темноте две тусклые зеленые точки. Слева, около дерева, еще две.
– Они самые.
– Будем сторожить по очереди, – известил нас барон.
Накололи дров, развели еще два костра. Лошадей поставили в центр образовавшегося треугольника. Первым караулил Жан. Моя очередь была третьей. Обошлось. Напасть волки не рискнули.
Утром двинулись дальше. Барон рассказывал мне, в какой стороне кто живет, кто с кем воюет и кто с кем дружит. Я слушал и мотал на ус. Авось пригодится. Было часа четыре, когда нашу дорогу пересекла другая, тянувшаяся с севера на юг. На перекрестке стоял кривой указатель с непонятными корявыми надписями. Родриго, махнув рукой налево, сообщил:
– Там – замок Бертрана де Ортона. День пути. А там, – он махнул рукой направо, – Монпелье. А еще до Монпелье, если к западу принять, деревушка Чертов Бор. Там ведьма живет. А вот если принять вправо и южнее немного – Севеннская Община. Католика там не сыскать. Катары там живут и эти… как их… в общем, еще какие-то еретики.
– И католики их терпят?
– Им еще дед Роже Безьерского там разрешил селиться. Сказал: вот вам земля и живите. И носу оттуда казать не смейте.
– И не кажут?
– Пока был жив старый виконт – да. А при наследниках его… – Родриго махнул рукой.
По прошествии еще двух часов, когда солнце начало клониться к закату, от дороги отделилась широкая утоптанная тропинка. Там, куда она бежала, за полями и огородами были видны крыши деревенских домов.
– Монастырская деревня, – сказал Родриго. – Мы почти на месте.
Еще через десять минут мы свернули на точно такую же дорожку. Между двумя колеями, оставленными колесами телег, получался как бы своеобразный бугорок, где росла полувытоптанная травка. Весь день мы ехали преимущественно по открытой местности и парились в доспехах, потому как солнце палило нещадно. Здесь же на нас дохнуло долгожданной прохладой. Вдоль дороги высились величественные дубы, чьи ветви образовывали как бы полог над тропинкой, и тени густо устилали землю. Свет-тень, свет-тень… Перед мордой Принца пронеслась птица. Принц фыркнул.
Вскоре показался и монастырь. Я его не замечал, пока мы не подъехали почти вплотную, – здание, чьи серые камни во многих местах были скрыты мхом, пряталось под сенью леса.
Родриго неожиданно остановил коня. Предупреждающе поднял руку:
– Вы ничего не чувствуете?
– Да нет, вроде бы… – На всякий случай посмотрел по сторонам.
– Запах, – сказал Родриго. – Не чувствуете?
Запах действительно был, но поначалу я не обратил на него внимания. За неделю, проведенную в двенадцатом веке, я уже успел притерпеться к этому запашку, сопровождавшему почти все крупные населенные пункты, которые встречались мне по пути. Запах немытых человеческих тел, отбросов и дыма. И здесь было все то же самое. Не то чтобы сильно воняло, но так… попахивало.
– Смотрите, вон там, – подал голос Жан. Показал куда-то между деревьев.
Кострище, рядом еще одно… Мы подъехали поближе. Здесь запах был сильнее. Всюду щепки, следы, мусор, какие-то помои… Срублены два больших дерева, еще два – срублены лишь наполовину: работу начали, но не довели до конца. Варварство какое-то…
– Монахи здесь никогда не рубили, – негромко сказал Родриго. – Не нравится мне все это.
Мы еще раз огляделись. Но нет, все тихо.
Ворота аббатства Сен-Жебрак были закрыты. Однако наше появление не осталось незамеченным, потому что когда мы спешились, из-за стены раздался голос:
– Эй! Кто вы такие?
Родриго уставился на ту часть стены, откуда доносился голос. Однако сквозь узкую щель бойницы разглядеть кричавшего ему не удалось. Тогда он закричал в ответ:
– Сам ты «эй»! Своих, что ли, не узнаете?
– Знаем мы таких своих, – ответили ему из-за стены. – Кто вы есть, спрашиваю?!. Эй ты, не подходи, а то щас как из лука пальну!
– Я тебе пальну! – гаркнул Родриго. – Ты, дурень, живо позови аббата Рено! Уж он тебе всыплет, когда узнает, кому ты стрелой угрожал!
– Так я и спрашиваю: кто такие? – тоном ниже отозвались из-за стены.
– Я – Родриго де Эро, старинный сосед и добрый друг аббата Рено! А это…
– А я, – перебил я барона, – Андрэ де Монгель, подданный короля Франции.
Установилась короткая пауза, которую прервал шум за воротами, – судя по всему, к воротам спешило несколько человек. Шаги, голоса… Кто-то карабкался к той бойнице, где сидел невидимый наблюдатель. Голоса: «Они говорят, что…», «Да, это барон…», «Открывайте ворота!..»
Скрежет и лязг отодвигаемых запоров.
Увидев монахов, Родриго расслабился. Шагнул на мост, ведя лошадь за собой в поводу.
Очутившись за воротами, мы увидели, как по деревянной лесенке к нам со стены спешит тучный, почти совсем лысый старик. Наверху, у бойницы, вжавшись в стенку, сидел паренек лет пятнадцати с охотничьим луком в руках. Паренек настороженно и недоверчиво смотрел на нас. Вместе с тем – испуганно.
Старик наконец одолел лесенку. Обнялся с бароном.
– Родриго… совсем забыл нас…
– Вот уж неправда! Вон в прошлом месяце на статую Божьей Матери четыре золотых марки пожертвовал.