Услышав это, братия приуныла, ибо ворота уже начали потихоньку поддаваться под ударами тарана… И стрелами их, окаянных, не взять никак – ибо ломились они в монастырь под покровом ночной темноты.
– Негодяи! – воскликнул Родриго. – Нападать ночью!..
– Рутьеры, что с них взять, – пожал плечами аббат. – Однако я продолжаю. Как только стало нам ясно, что помощи ждать неоткуда, начали подумывать о том, чтобы от Луи откупиться. Кое-какие средства у нас имелись, но… очень уж не хотелось нам эти деньги разбойникам отдавать. Ведь мы сколько времени их собирали… Не для себя собирали! Нет! Ради святого дела старались – хотели золотом Пресвятую Деву украсить, чтобы сердца людей, кои смотреть на нее станут, смягчались и умилялись и чтобы проступала на них роса истинной веры… И вот тогда брат Максимилиан говорит: «А давайте, братья, иначе поступим. Дадим им немного денег и займем каким-нибудь делом, обещав по исполнении его – вторую половину. Сами же пошлем гонца в Монпелье… А там, глядишь, и Родриго с виконтом вернутся». Мысль эта пришлась всем по душе. Поторговавшись с Луи, заключили мы с ним соглашение…
– С этим разбойником!
Рено успокаивающе похлопал барона по руке:
– Разбойник он или нет, но согласился выполнить одно дело, которое вам, барон, давно надлежало сделать самому. И мы Луи за это даже половину грехов отпустили… Впрочем, от светского наказания покаяние его все равно не избавляет.
– Это вы о каком деле говорите? – нетерпеливо бросил барон.
– Я говорю о труде на ниве Господней, – назидательно произнес аббат.
– Ха-ха-ха!.. – Барон схватился за бока. – Вы что, проповедовать его послали?
– Вовсе нет, – все тем же назидательным тоном продолжил аббат. – Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зерен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее…
– Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?
Аббат кротко улыбнулся:
– Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своем христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину…
– Рено! – возмутился барон. – Эта деревня принадлежит Роже!
Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.
– А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли…
– Проклятье! Так оно и есть!
Аббат продолжал молчаливо усмехаться.
– Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, – объявил Родриго. – Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашел в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог – он все-таки мой сеньор…
– …и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, – закончил аббат. – Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы еще вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!
– Это вы про Чертов Бор говорите?
– Именно.
Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.
– Хочу вам сказать, Рено, – промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесенного молоденьким монашком. – Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну…
– …который погиб в Крестовом походе…
– …оставив после себя жену и сына…
– …а жена у него еретичка…
– …а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта – Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ ее терпит…
Аббат поморщился:
– Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.
– А мне-то что за забота?
– А то, что долг каждого христианина… Впрочем, мы с вами уже говорили о том, в чем состоит сей долг.
– Да! Беседовали! И снова я вам скажу то же, что и раньше говорил. Подойдет мое время – поеду в Палестину. А со старухами и дураками сражаться не буду. Бесчестье это!
Родриго помолчал и добавил:
– Да и не с руки мне с Готфридом ссориться. Не хочу его обижать.
– Уже не обидится, – сообщил аббат, пригубив вино из своего кубка.
У меня в желудке противно похолодело. Я, кажется, начал кое-что понимать…
– Как так? – не понял барон.
– Помните, что я вам говорил относительно того, как добро из зла нам извлечь удалось? – Аббат так и лучился от удовольствия. – Разбойника Луи мы в Чертов Бор послали. С обязательством, чтобы он нас от этой ведьмы избавил.
– И что ж, Рено, ты думаешь – Луи свое слово сдержит?
– А отчего бы ему свое слово и не сдержать? Ведь только задаток мы ему дали, вторую половину и полное отпущение грехов пообещав по окончании. А чтобы не ошибся Луи деревенькой-то – на то брат Максимилиан с ними пошел.
– Как же мы с ними разминулись?.. – пробормотал барон, нахмурившись.
– Так они, скорее всего, через лес пошли. Мы выждали время – и сразу же послали гонца в Монпелье. Пока Луи будет сидеть в Чертовом Бору, жиреть на крестьянской свинине и мечтать о том, что теперь-то у него со всеми властями мир да любовь, так тут-то его и…
– Ловко придумали, – хмыкнул барон. – Ловко, ничего не скажешь.
– А по-моему, это подлость.
Родриго и аббат пристально посмотрели на меня. Взгляд у Родриго был пустой и темный – он уже порядочно успел набраться. Аббат, который выпил меньше, смотрел холодно и цепко. У Жана, сидевшего за одним столом с нами, отвалилась челюсть.
– Простите, – с ледяной вежливостью переспросил аббат. – Я не расслышал, что вы сказали?
– Я сказал, что это подлость.
– Эээ… кхгм… Что вы называете подлостью?
– Перетрусив, отвести от себя угрозу, натравив двадцать бандитов на двух несчастных женщин. Вот что я называю подлостью.
– Эн… эээ… Андрэ… я хочу вам напомнить, что вы находитесь в храме Божьем и…
– Я прекрасно знаю, где нахожусь. Но подлость от этого подлостью быть не перестает.
Аббат молчал, краснел и бледнел, а Родриго поморщился и, икнув, сказал:
– Да остынь, Андрэ! Полно тебе злиться! Ну, спалит Луи эту ведьму… Ну, испортит еще двух-трех девок… Ну, скажи – кому от этого хуже станет? Все равно Луи, считай, уже в западне… Надо будет только весточку Раулю послать на тот случай, если Луи все-таки решит от монпельерцев снова в горы уходить, чтоб Рауль там его встретил… Подумаешь, большое дело – сдохнет в Бору несколько крестьян. Тем более крестьяне не наши, а Готфрида. Стоит ли из-за этого ссориться?