— Подождем? Послезавтра суд!
Клаус опустил голову и помолчал. На улице уже достаточно стемнело. В коридоре послышался голос консьержа, напоминавшего о затемнении. Клаус встал, подошел к окну и стал поправлять шторы.
— Поймите, господин Глориус, я государственный чиновник и просто не имею права подводить своих сослуживцев в такое ответственное время. Через несколько дней мне надлежит быть в Копенгагене. Это очень важная миссия. Я приехал, чтобы попрощаться. Да-да, попрощаться. А вы предлагаете мне увязнуть в этом совершенно безнадежном деле. Мне крайне жаль, что так произошло. Жаль Эрну, и, поверьте, если бы я уезжал отсюда на фронт, это была бы совершенно другая ситуация. Я отвечал бы только за себя и тогда…
Он еще долго говорил о важности своей поездки в Данию, намекая на какие-то секретные приготовления Кригсмарине. Если его имя появится в газетах в связи с этим делом, он молниеносно будет вычеркнут из состава миссии. Сейчас, после всех этих заговоров и покушений, когда люди Гиммлера заняли все ключевые посты в армии, только флот еще оставался в стороне от чистки.
— Нет, вы не должны на меня рассчитывать, господин Глориус. И я еще раз прошу вас не говорить о моем приезде Эрне, чтобы не причинять ей лишнюю боль.
Адвокат поднялся и направился к выходу.
— Я приду завтра. Ближе к вечеру. Подумайте и все взвесьте, господин фон Тротта. На одной чаше весов Копенгаген, служебный долг и все такое, на другой… Впрочем, вы сами знаете, что сейчас находится на другой.
Когда он ушел, Клаус сидел какое-то время неподвижно, устало глядя перед собой в одну точку. Потом он спустился в холл и прошел в кабинку междугородней телефонной связи. В его записной книжке было несколько телефонов Генерального штаба ВМФ с кодами дозвона, и он, собравшись с духом, позвонил прямо в Шелл-хауз, в приемную контр-адмирала Мейера, которого хорошо знал лично.
— Отдел планирования военно-морских операций, корветтен-капитан Брок, — послышалось в трубке.
— Вас беспокоит маринеоберинспектор фон Тротта, Могу я поговорить с контр-адмиралом?
— Невозможно, контр-адмирал на совещании. Вы можете приехать к пяти часам, маринеоберинспектор? Это час приема по личным вопросам.
— Дело в том, что я звоню из Мюнхена. Мне предстоит важная служебная поездка в Данию, корветтен-капитан. Это срочно…
— Могу вас связать с адмиралом Вюрмбахом. Он как раз здесь и находится у себя.
Ганс Дитрих Вюрмбах был командующим силами флота в Дании. Его Клаус знал не очень хорошо, но именно с ним ему предстояло сотрудничать в ближайшее время.
— Буду признателен.
В трубке послышался щелчок, потом длительная пауза, и наконец он услышал голос.
— Адмирал Вюрмбах.
— Здравствуйте, господин адмирал. Вас беспокоит…
— Я уже знаю, фон Тротта, и, признаться удивлен, что вы еще не в Копенгагене и даже не в Берлине.
— Я как раз и позвонил, господин адмирал, чтобы уточнить время моего отъезда.
— Тут нечего уточнять, фон Тротта. Отпуск можно догулять и в Дании. Если ко вторнику тридцатого будете здесь, в Берлине, я заберу вас и вашу команду с собой. Сейчас надежнее летать, чем пользоваться поездами.
— Утром я выезжаю в Берлин, господин адмирал.
Клаус тут же в гостинице заказал билет на утренний поезд и попросил разбудить себя ровно в шесть. Ему стало немного легче. Даже значительно легче. Он зашел в ресторан, выпил коньяку, затем поднялся к себе, отыскал в столе лист бумаги и, немного посидев над ним в раздумье, решительно написал:
«Срочно вызван в Берлин. Попробую вернуться к первому февраля. Постарайтесь оттянуть суд на один-два дня. До моего возвращения ничего не говорите фройляйн Вангер о вашем плане. Фон Тротта».
Он запечатал записку в конверт, наморщил лоб, припоминая имя адвоката, после чего сверху написал. «Господину Глориусу, лично».
Наступившая ночь была бессонной. Его снова терзали сомнения. Правильно ли он поступил? Сейчас, после звонка в Берлин и обещания выехать утром, сделать что-либо было уже гораздо труднее. И все же он мог, конечно, плюнуть на все и завтра же, подготовив через адвоката соответствующим образом Эрну, пойти в гестапо и сделать свое заявление. Мол, она провела с ним ту ночь здесь, в номере, до шести часов тридцати минут утра. Неважно, что нет свидетелей. Из-за беженцев в холле всегда много посетителей, и пройти незаметно к лестнице не так уж и сложно. Постоянно сонный стюард на их этаже тоже часто куда-то пропадает. Вот только эффект от всего этого будет временным. Следователь устроит перекрестный допрос и в два счета поймает их на противоречиях.
Последний вывод позволил ему вздохнуть посвободнее.
Да, но Глориус предлагает иное. Заявление делается на суде, когда его никто не ожидает. Почему тянул до суда? Да потому, что просто-напросто ничего не знал! Его невеста не приходит уже третий день, а ему уезжать. Он отправляется к ней домой, где только и узнает об этом страшном недоразумении.
Судья с ними заодно. Оказывается, это тот самый мальчишка из ее детства. О нем она рассказывала еще в сентябре сорок первого. Он оправдывает Эрну, ее освобождают — и он, Клаус, бежит с ней куда-нибудь в глушь, чтобы дождаться там конца войны.
Клаус вскочил с кровати и отдернул шторы Он стоял, опершись руками о подоконник, и смотрел в черноту ночи. Ни единого огонька, ни звезд, ни луны.
Но в этом сценарии с побегом таилась одна большая закавыка. Клаус при таком развитии событий станет не просто дезертиром и лжесвидетелем, выгораживающим политическую преступницу. Он будет рассматриваться не иначе как предатель! Именно как предатель, сбежавший в самый ответственный момент с важной секретной информацией в голове. Ведь он осведомлен кое о чем. Начнется настоящий переполох. Мало того что на ноги поднимут все гестапо и полицию — на их незапятнанный флот падет черная тень измены. Его уважаемый всеми отец перевернулся бы в гробу, если бы не истлел в морской пучине. Да что отец, все предки по линии фон Тротта будут опозорены навечно! И даже падение рейха не смоет с них этого позора.
Клаус снова вздохнул свободнее. Нет, он поступил правильно. И не нужно никакого вранья с возможным возвращением.
Он взял со стола конверт с запиской и брезгливо разорвал его на мелкие клочки.
Только под утро ему удалось наконец заснуть. Он не знал, что в ту ночь Эрна подписала признание, делая тем самым затею Глориуса ненужной.
* * *
— Лучше бы я занималась своими динозаврами, — сказала, вздохнув, Прозерпина инженеру Карелу, прикуривая сигарету в тропических зарослях Зимнего сада.
— А что такое?
— А вы думаете, легко наблюдать за всем этим? За тем, как несчастную Эрну арестовали и мучают допросами в тюрьме?
— Что поделать, события развиваются по Шнайдеру.