В горнице Андрея ждал сюрприз: на широком топчане лежала, прикрытая белым покрывалом, толстая перина, да еще со свернутым одеялом поверх.
— Гриша? — лаконично спросил он у Варвары.
Девушка кивнула и поставила на стол кувшин, деревянную стопку, блюдо, на котором красовались тонкие ломтики жареной рыбы, присыпанные сверху колечками лука.
— Еще стакан давай, — указал на кувшин сержант.
Варя опять кивнула, вышла, а вернулась не только со стаканом, но и с длинной чугунной латкой. Поставила на стол, сняла крышку — к потолку взметнулись клубы сизого пара. Из латки, из груды бурой квашеной капусты, выглядывал бок потемневшего от долгого пребывания в печи гуся.
От такого красочного зрелища Андрей забыл даже про вино. Он торопливо достал ложку, запустил ее в капустные россыпи, зачерпнул, поднес ко рту, одними губами попробовал несколько прядок…
— Какая вкуснятина! Варя, у тебя золотые руки. — Андрей набил капустой рот. В тушеном гусе, как известно, самое главное, вкусное и ценное — это капуста. — Вот уж порадовала, так порадовала. Кстати, а ведь и я тебе гостинец приготовил! Куда там Ждан мои сумки кинул?
Сержант взял со стола свечу, вышел во двор, нашел сумки, достал запомнившийся свернутый платок, вернулся в дом и протянул девке. Варя недоверчиво развернула подарок и пораженно охнула. Глаза ее округлились, она несколько раз посмотрела то на монисто, то на уплетающего капусту Андрея, потом подняла украшение, примерила к груди. Заметалась в поисках зеркала — но таковым Матях еще не обзавелся. Тогда девушка положила подарок на стол и начала решительно раздеваться.
Андрей обреченно понял, что выпить сегодня так и не сможет.
* * *
Проснулся он оттого, что теплый бок Варвары исчез из-под одеяла — девушка ушла готовить завтрак.
Вчерашняя рыба и гусь, как и положено на боярской усадьбе, еще ввечеру были истреблены дворней. Матях добрался до стола, понюхал горлышко кувшина. Так и есть, водка. Стаканчик вина с утра он бы, может, и выпил, но этого не хотелось. Боярский сын Андрей Матях сладко потянулся, надел портки, вышел на улицу, бодрой трусцой пробежался до колодезного журавля, окатился ледяной водой.
— Что ж ты мучаешься так, боярин? — окликнул сержанта развалившийся на крылечке Касьян. — В бане воды горячей еще полно.
— Горячей вечером умываться нужно. — Андрей крутанул руками, разгоняя кровь. — Чтобы спалось лучше. А утром хорошо холодненького. А чего телеги вчера не убрали?
Повозки с трофейным добром стояли возле дома.
— А места нет во дворе, — пожал плечами холоп. — Ждан сказывал, оброк намедни с двух дворов доставили. Телок пригнали, убоины привезли, капусту, репу, брюкву, ячмень… Ну, в общем, и погреб весь полон, и закрома. Ярыга уже собрался в усадьбу все везти.
— Вот черт! — сплюнул Матях. — Мало добра — плохо, много — опять же головная боль. Только к Илье Федотовичу везти ничего не нужно. Придумаем что-нибудь, Я теперь здесь хозяин, при мне все и оставаться должно. Помоги лучше посмотреть, чего тут на мою долю выпало…
Разборка возов и сортировка имущества заняли время почти до обеда. Основной добычей оказались ковры — их обнаружилось аж четырнадцать штук. Большинство Андрей перетащил в свою комнату: выстелил ими пол, развесил на бревенчатых стенах, обил тонкую дверь. Пару войлочных ковриков, по совету Касьяна, отложил для походов — стелить на землю при ночлеге. Еще пару, самые потертые, отдал Лукерье, чтобы у себя с мужем в комнате постелили. Зимой ноги меньше студиться будут.
Закончив дело, подкрепились огненно-красным борщом, сваренным Варварой на парной телятине, закусили его заливной стерлядкой, под которую очень удачно проскочили две стопки хлебного вина, запили все сытом, [115] после чего Андрей обнял холопа за плечи и отвел во двор, к сложенным над загончиком для свиней походным сумкам. Показал на колчан со взятым у купца луком.
— Есть у меня такое дело, Касьян, — вздохнул сержант. — Я ведь не просто все забыл, а абсолютно все. Мне, как сыну боярскому, с лука стрелять положено. А я не помню, с какой стороны-то за него браться.
— Это ерунда, дело несложное, — отмахнулся старый воин. — Тут главное — наперсток хороший иметь. А то ведь тетива пальцы отрежет, «ква» сказать не успеешь. Постой, у меня вроде свой валялся где-то. Мне он более ни к чему. Может, тебе налезет, батюшка боярин. Вот, смотри. Самолично из рябины вырезал…
Наперсток оказался широким деревянным кольцом с узким пазом посередине. На большой палец Матяху он, естественно, не налез, но сержант не огорчился.
— Ерунда, дела на пару часов. Сейчас вырежу.
Рябины росли вдоль дороги, у заболоченной низинки перед деревней, так что далеко ходить не пришлось. Засапожником Андрей срезал ветку немногим толще своего пальца, снял кору, потом откромсал кусочек шириной сантиметра полтора, спрятал большой нож, вытащил маленький, который про себя называл «столовым», начал аккуратно выбирать сердцевину.
— Бог в помощь, разлюбезный наш батюшка-боярин Андрей Ильич…
— Здравствуй, Гриша. — Даже не оглядываясь, Матях узнал смерда по его глумливым интонациям. — Спасибо за перину. Нашлась, значит?
— Да вот сидел я, думу думал. — Терехин пристроился рядом с сержантом на старый рябиновый пенек. — Чем, думаю, хрюшек своих кормить? Они ведь, боярин, не то что овца али курица, что и пасутся сами, и яйца несут или шерсть дают. Хряк, он ведь как копилка. В него что кинул, то потом и сожрал. Ни больше и ни меньше.
— Значит, подбрасывать в эту копилочку нужно почаще, — улыбнулся Андрей, — и без жадности.
— Так ведь я, боярин, душа добрая, — рассмеялся Гриша, поглаживая курчавую с проседью бородку, — мне для родного кабанчика ничего не жаль. Вот только где бы взять все то, чего не жалко?
— Да хватит тебе крутить, — не выдержал Матях. — Говори прямо, чего хочешь?
— Лумпун наш, река, рыбкой особо не богат, — хитро прищурился смерд. — Но хрюшки, они ведь роду не боярского, к разносолам не капризные. Могут и плохонькую сожрать, коли подквасить, да запарить хорошенько, чтобы кости размякли.
— Ну-у?
— Позволь мне, батюшка, вершу на Лумпуне вколотить. Зима скоро. Я с сыновьями щитов-то ивовых наплету, а по весне, как половодье схлынет, колышки поперек русла, за лесосекой вколочу, да щиты-то к ним и примотаю.
— Рыбка, это хорошо, — кивнул Андрей. — Рыбу я люблю.
— Помилуй, боярин! — возмутился Гриша. — Я ж к тебе со всей душой! И перину принес, и разрешение спросил, тайком делать не стал. Да и нет рыбы хорошей в Лумпуне. Ерши да караси. И то мелочь одна. Куда их тебе на стол? Вот разве кабанчику скормить, и то побрезговать может.