— Плотва, щуки, судаки, лещи, окуни, — рассмеялся сержант. — Только не говори, что ты их свиньям скармливать станешь, вместо того чтобы жарить, коптить, вялить. Хрякам, может, что и перепадет. Но только не впаривай мне, что ты стараешься ради них одних. А что касается тайком поставить… Так ведь можно и вообще ничего не получить.
— Эх, боярин, — махнул рукой мужик. — Я к тебе с добром, а ты меня… Все вы так и норовите семь шкур содрать.
— Зачем семь? — пожал плечами Матях. — Половины хватит.
— Сколько?! — задохнулся от возмущения Гриша.
— Ладно, шучу. — Сержант понял, что сильно перегнул палку. — Скажем, каждую пятую готовую рыбку — мне на стол. Договорились?
— Если уже сготовленную, копченую там али вяленую, то десятину надо просить, по совести-то.
— По совести, это одну пятую, — покачал головой Андрей. — А коли десятину, то я Трифону передам, пусть следит, чтобы все правильно было.
— Да ладно, боярин, — примирительно кивнул смерд. — Зачем Трифон? Я сам по совести все отсчитаю.
— Я так и думал, — кивнул сержант, отлично понимая, что двадцать процентов «по совести» наверняка окажутся примерно равны десяти «по закону». Но в первом варианте хлопот должно быть меньше.
— И еще, батюшка Андрей Ильич… — Судя по тому, насколько вежливо заговорил мужик, Матях понял, что у него хотят выцыганить что-то еще. — Мне вершу кажинный день проверять придется. Как раз мимо пасеки ездить стану…
— Ну и что?
— Слыхал я, что к весне, ярыга твой, Ждан который, долг намерен полностью отработать.
— Вот черт! — сплюнул сержант и примерил на палец почти готовое кольцо. Получалось, нужно сточить еще совсем немного.
— Свят, свят, — торопливо перекрестился Григорий. — Милостью Божией, он все честно по уговору старому исполнить собирается.
— Ладно. — На этот раз Матях точно знал, чего обещать и чего требовать, благо разговор с боярином Умильным был. — Значит, так. Пасеку с весны отдам на твое попечение, но треть меда — мне.
— Батюшка…
— Треть, — твердо повторил Матях. — И так готовое все получаешь. Однако осенью, как Ждан ульи на зимовку складывать станет, проверь, чтобы все по совести было сделано. Знаю я таких гавриков. Весной на дембель — так летом после них хоть трава не расти. Ничего не сделают.
— Проверю, — кивнул повеселевший смерд. — За каждой семьей прослежу. Сладких тебе снов, батюшка Андрей Ильич. Надеюсь, не раз еще свидимся.
— Угу, — кивнул Матях, прикидывая, как быть в сложившихся обстоятельствах. Коли ярыга из долговой кабалы выкрутится, значит, и Лукерья вместе с ним уйдет. Кто тогда за хозяйством смотреть станет? У него ведь и скот имеется, и дом, и припасов изрядно хранится. Самому этим заниматься некогда. То в Москву ехать требуется, то в поход позвать могут, причем в самый неожиданный момент. На кого все оставить? Варвара, конечно, девка хорошая. Но ведь ее только как стряпуху деревенский сход выделяет. Еще неизвестно, что они запросят за ее каждодневную работу, вместо оговоренных пары раз в месяц. Хозяйство на нее не повесишь. А если повесишь — нужно будет платить. Да еще управится ли? И честная ли девка? Устоит ли перед соблазном продать доверенное добро и удрать куда подальше?
Андрей неожиданно поймал себя на том, что мыслит как настоящий, потомственный помещик, и рассмеялся: еще немного, и так обживется, что домой не захочется. А что касается хозяйства, то выход тут один: жениться нужно. Вот тогда можно ничего не бояться. И не обкрадет, и не убежит. Во всяком случае — с высокой долей вероятности. Если сам не облажаешься и не свяжешься с какой-нибудь блудливой шмарой без царя в голове.
С этими мыслями сержант надел на палец кольцо — пусть и не обручальное, но весьма нужное. Оно сидело как влитое: плотно, надежно, проворачиваясь, но не соскальзывая.
— Наверное, сойдет. — Андрей вернул нож с резной костяной рукоятью обратно в ножны, бросил ветку в кустарник и пошел назад, к своему дому.
Касьян уже приготовил две учебные стрелы — прямые палочки длиной чуть больше метра; к одному из концов каждой коричневой сосновой смолой крепился камешек. Андрей уж не стал интересоваться, как холоп ухитрился соорудить их, пользуясь всего одной рукой.
— А чего без оперения?
— Это не для точности, — покачал головой старый воин. — Просто пустить попробуй. Хороший лук натянуть не у каждого получается. А этот добрый, османский. Под Казанью такими многих стрельцов побили. Этих палок, коли поломаются али улетят, не жалко. Поперва узнаем, может, тебе и учиться ни к чему?
Сержант хмыкнул, поднял лук, зацепил пазом кольца суровую льняную нить, поднатужился, резким движением оттянул тетиву почти на метр и тут же отпустил, тяжело дыша:
— Ну как?
— Лепо, — кивнул холоп. — Да токмо без стрелы тетиву и бык натянуть может. Но государь наш быков к себе в рать не зовет. На, с этим попробуй.
Андрей принял стрелу, наложил на тетиву, по детской привычке попытался ухватить за комелек пальцами, но быстро сообразил, что натянуть таким образом тугой лук не сможет. Попытался перехватить тетиву согнутыми безымянным и указательным пальцами, зажав стрелу между них.
— Эй, боярин, что ты как немец ее хватаешь, ей-богу? Лука таким макаром не удержать. Ты по-человечески возьми, наперстком большого пальца зацепи, теперь кончик пальца придержи указательным и средним. Вот, так у тебя тетиву уже не вырвет. А теперь стрелу-то туда, в кулачок, и вставляй…
Сержант попытался выполнить инструкцию, начал натягивать лук — но стрела выскользнула из руки. Попытался снова — опять не получилось.
— От черт! — не выдержал он. — Никогда не думал, что стрелять из лука так сложно.
— Ты зажми комелек-то, — показал пальцем Касьян. — Кожей, подушечкой у костяшки зажми… Вот, вот так…
Стрела, хоть и очень неудобно, оказалась прихвачена согнутым большим пальцем. Андрей, поднатужившись, натянул тетиву, начал искать, куда выстрелить, — но тут лук переиграл и, едва не разрывая спинные мышцы, выпрямился до первоначального состояния.
— Ну что же ты, боярин! — взорвался холоп. — Чего ждешь? Ворога нашел, стрелу на него навел, натянул тетивушечку-то да пальчик указательный чуток и расслабил. Остальное она сама, родимая, сделает. Ну, давай!
— Ладно. — Матях снова зажал комель стрелы в кулаке, глазами выбрал в качестве мишени крону стоящей метрах в пятидесяти яблони, направил стрелу на нее, сделал резкий выдох, натянул тетиву до хруста в позвоночнике, чуть ослабил указательный палец — тум-м! Сильный рывок едва не выдернул большой палец из сустава, левую руку толкнуло так, что все тело слегка откачнулось назад, а стрела — стрела вообще исчезла. Только в широкой кроне, крутясь, как выдернутые из вороньего хвоста перья, падали несколько желтых листиков.
— Молодца, боярин, — покачал головой Касьян. — А ну, повтори.