Коржиков стоит, привалившись спиной к двери.
— Но вы не отчаивайтесь. Это совсем не обязательно кончится катастрофой. Болезнь иногда принимает обратный ход. Происходит самоизлечение. Надо только мобилизовать волю. Надо себе помочь. И ни в коем случае не доверяйте шарлатанам. Сейчас столько развелось этих… которые, как навозные мухи, наживаются на чужих несчастьях. Выберите себе врача, которому вы верите, — и верьте! Это самое главное. Без веры невозможно. Без веры и здоровый может умереть.
В глубине квартиры раздается телефонный звонок.
— Одну минуточку! — Кира уходит к телефону.
Коржиков стоит, по-прежнему привалившись к двери, — не меняет ни позы, ни лица. Внешне кажется, что он совершенно спокоен.
Появляется Кирина мама, которой скучно и хочется поговорить.
— Я только вчера ковры пропылесосила, — сообщает она. — А Кира нагнала полный кагал, никто туфли не снял, прямо с грязными ногами на чистый ковер. Я ей говорила, давай на стену повесим — слушать не хочет. Говорит, не модно. Вчера посылку получила, из Грузии: так сама не может съесть. Одной, говорит, неинтересно. Нагнала полный кагал. Сейчас съедят за один вечер. Она в Африке три года работала. Маски привезла из черного дерева. Рожи такие… Все раздала. Ни одной себе не оставила, даже на память… А люди, знаете, нахальные. Если дают — отчего же не брать. А ей, между прочим, никогда никто даже спичечного коробка не подарил. Даже одной спички…
Появляется Кира:
— Мама…
— А что «мама». Я правду говорю. Правду слушать не любишь. Я тебя собирала по капельке крови, а все растаскивают.
Уходит.
— Это наказание Господнее, — извиняется Кира.
— Цените это наказание, — сказал Алеша.
— Ну да… Конечно. Я понимаю. Простите, как вас зовут?
— Алексей Николаевич.
— Алексей Николаевич! Не думайте ни о чем плохом. Не погружайтесь в плохие мысли и не говорите их вслух. Потому что мысль, высказанная в слове, — это уже действие. Как говорят в народе: «Не накликайте беду». Вы меня поняли?
Алексей молчит.
— Вы должны зрительно представлять ваш совершенно здоровый образ. И старайтесь вызывать в памяти счастливые минуты вашей жизни. Скрупулезно воспроизводите каждую секунду. Надо помогать себе духом и разумом. И посмотрите: все будет хорошо. Я почему-то убеждена: все будет хорошо. У вас очень мощные защитные силы организма.
Звонок в дверь.
Алексей сторонится. Входит долгожданный Колька в прекрасном настроении.
Кира испытывает сложное чувство. Ее душа как бы мечется между собственной радостью и чужой болью.
— Я пойду, — попрощался Алексей.
— Мы скоро увидимся, — обещает Кира.
— К сожалению… — Алексей попытался улыбнуться.
Вышла старуха.
— До свидания, — попрощался Алексей. — Извините…
— Скажите, а ваша мама жива? — поинтересовалась старуха.
— Нет.
— Ну, слава Богу…
Алексей понимающе кивнул.
— У вас днем было затруднено движение, — вмешалась Кира. — А как сейчас?
— Сейчас не затруднено.
Алексей покидает дом Киры Владимировны.
Выходит во двор. Из раскрытого окна доносятся смех и музыка.
Алексей стоит, не в силах двинуться с места. Мимо идут люди. Но Алексею кажется, что и деревья, и люди отделены от него как бы стеклянной перегородкой. Он — сам по себе. Они — сами по себе. Он стоит, оцепеневший от одиночества, вырванный из праздника жизни, как морковка из грядки. И как морковка, брошенный в осеннюю свалку.
* * *
Нинка сидела перед телевизором и смотрела «Вечер смеха».
Появляется Алексей. Раздевается молча.
— Ну, чего она сказала? — спросила Нинка.
— Ничего.
Алексей ложится на диван, лицом вверх. Нинка подошла, легла рядом. Оплела руками.
— Говорил, через полчаса, а пришел через три. Только и делаешь, что обманываешь.
— Я домой к ней ездил. Она в Ясеневе живет.
— И чего она сказала?
— Чтобы я воспроизводил в памяти счастливые минуты жизни.
— Зачем?
— Лечение такое.
— Ну что ж, давай полечимся. Помнишь, как мы познакомились?
Алексей лежит лицом вверх на самом дне океана одиночества. Над ним 300 километров катастрофы. Не всплыть.
— К тебе подошел милиционер и говорит: «Там девушка на снегу заснула. Пьяная. Вы ее не отвезете домой?» А ты ему: «Я пьяных женщин терпеть не могу». А он: «Не хочется ее в вытрезвитель отправлять. И бросать нельзя. Простудится. Вот ее паспорт. Тут адрес: Фестивальная улица, дом два». А ты говоришь: «Это по дороге. Я в соседнем доме живу. Фестивальная улица, дом четыре». Представляешь? Мы годами жили рядом и никогда не встречались.
Алексей молчит.
— Ты и повез. На спине втащил. Как раненого бойца. А на другой день пришел спросить, как я себя чувствую… А знаешь, почему я тогда напилась?
Алексей молчит.
— Пить не умела. А ты не верил. Думал, я алкоголичка. На путь истинный наставлял.
Пауза.
— А помнишь, как ты первый раз у меня остался? Помнишь?
Алексей молчит.
— …Я смотрю на тебя и спрашиваю: «Не стыдно жене изменять?» А ты говоришь: «Стыдно».
— Да…
— А ты тогда удивился, что я девушка?
— Да…
— Еще бы. Двадцать пять лет. Актриса. Пьющая. И девушка. Вот уж действительно экспонат. В музей ставить можно.
Пауза.
— Ты мой первый и единственный… — Целует. — Мой Мцыри, мой Лермонтов. Мой таракан Абдулка.
Алексей лежит лицом вверх, безучастный и одинокий, как «труп на шумной тризне».
— Что с тобой, Алешка? Что происходит?
— Ничего.
— А что ты, как статуя Командора? Как Каменный гость?
Треплет его. Трясет за плечи.
— Оставь меня.
Нинка поднимается:
— Интересное дело! Я весь день сижу, убираю, варю, парю, а он явился, даже цветка не принес, и «оставь меня». Чего ты пришел?
Алексей молчит.
— Хоть какая-то польза должна быть от мужика в доме. А то разлегся, как собака под деревом. А ну вставай!
— Какая тебе нужна от меня польза?
Нинка выходит из комнаты и возвращается с полным мусорным ведром:
— Вот ведро вынеси во двор! У нас мусоропровод не работает.