Мне стало неудобно за свою жеребячью бестактность, я сел возле нее и стал утешать, гладить по волосам, по плечам. Я говорил слова, вроде того, что она лучше всех и что смеялся я не над ней, а так… Просто хорошее настроение.
Она постепенно перестала плакать, именно постепенно, и в конце концов подняла лицо, посмотрела перед собой каким-то долгим взглядом и проговорила:
— Надо идти, пожалуй…
И поднялась не спеша. Встряхнула головой, освободила волосы. Потом накинула халат и медленно, гибко, как кошка, пошла по тропинке. Я с удивлением смотрел ей в спину. Шла юная женщина, исполненная тайн и предчувствий. Перерождение произошло на моих глазах. Как будто треснула почка и выбился бутон. И я увидел это как в мультипликации. Только что одно, и вдруг — другое…
Митя замолчал, как будто увидел идущую по тропинке шестнадцатилетнюю Людку — таинственную и прохладную…
— А потом? — спросила я.
— А потом она пришла ко мне вечером. Сама. Я бы не посмел. Мне ее доверили, и я бы не решился преступить. Но она пришла сама…
— И чего?
— С тех пор мы не расставались.
Митя задумался. Долго смотрел перед собой.
— А дальше… — подтолкнула я.
— Дальше мы поженились. Я окончил аспирантуру. Открыл рибосому.
Митя замолчал.
— А что это? — поинтересовалась я.
— Синтез белка. Я сначала вычислил его в голове, а потом сделал эксперимент и подтвердил свое открытие экспериментально.
— Так Шлиман открыл свою Трою, — вспомнила я. — Он ее сначала вычислил в мозгах. Додумался. А потом поехал на место и убедился, что она именно там.
— Ну да, — задумчиво согласился Митя. — Я работал Шлиманом.
Я не стала спрашивать, что дальше. Я знала, что Люда умерла. Все это знали. От сердца умирают в одночасье.
— Мы пили чай, я пошел за почтой, — негромко рассказывал Митя. Его голос был слегка механическим. Он просто шел за своими воспоминаниями. Настоящее горе всегда выражается просто, без оперной преувеличенности.
— Я взял газеты, вернулся, а ее нет. То есть она сидит за столом, но ее нет. Я сразу это понял. Мертвый человек — как брошенный дом с заколоченными ставнями. Жизнь ушла, и это ни с чем не перепутать. Только что — одно, и вдруг — другое…
Только что ребенок — щелчок — и женщина. Только что живая — щелчок — и мертвая. И этому невозможно противостоять. Время идет только в одну сторону.
— В этот год мне присвоили звание ОВУРа, — сказал Митя и расшифровал: — Особо Выдающийся Ученый России. Людка была счастлива.
— Она же умерла… — не поняла я.
— Ну и что? Мы все равно не расстаемся…
Я задумалась: Митя и Люда — по разные стороны времени, а все равно вместе. Половина населения страны, если не три четверти, живут в одно время и даже на одной жилплощади — и все равно врозь. Как я, например.
— ОВУР похоже на ОВИР, — сказала я, чтобы что-нибудь сказать.
— А это что?
— Отдел виз и регистраций.
— Когда-нибудь и я получу свою основную визу и отправлюсь к Людке. И мы снова с ней пойдем купаться. Там ведь есть река.
— Лета, — подтвердила я. — В ней вода теплая, как на Кубе.
— Откуда ты знаешь?
— Я так думаю. И песок белый, как мука.
— А крокодилы там есть? — спросил Митя.
— Есть. Но они никого не жрут. Просто плавают, и все. Люди, львы, крокодилы.
— Хорошо… — отозвался Митя. — И купальников не нужно.
По утрам она делала гимнастику. Махала руками и ногами. Гнула спину вперед и назад.
— А ты не боишься упасть и сломать шею? — пугалась я.
— Я чувствую, когда граница, — отвечала Нинон.
— А как ты чувствуешь?
— Центром тяжести. Он в позвоночнике. Я чувствую грань между «да» и «нет».
После зарядки Нинон направляется в душ. Плещется долго. Я вхожу следом и замечаю, что колонка течет. Распаялась.
Наша хозяйка, у которой мы снимаем дачу, умоляет только об одном: не смешивать воду в колонке. Отечественные колонки рассчитаны на один режим: холодная или горячая. Нинон это знает. Но для здоровья и удобства ей нужно смешать воду, и значит, все остальное не идет в расчет: хозяйка, ремонт колонки, деньги водопроводчику. Все эти мелочи Нинон не учитывает.
Я вошла в кухню и сказала:
— Нинон! Какая же ты сволочь!
Нинон пьет кофе — свежая, благоухающая, с маникюром и педикюром. Она кивает головой в знак согласия: дескать — сволочь, что ж поделаешь…
Ничего не поделаешь. Я вызываю по телефону водопроводчика и сажусь пить кофе. Уже за столом я вспоминаю, что забыла свой кофе в Москве.
— Дай мне ложку, — прошу я. — Иначе я не проснусь.
— Не могу. Я привезла только в расчете на себя.
Я вздыхаю, но делать нечего. Нинон — это Нинон. От нее надо либо отказываться, либо принимать такую, как есть.
Я ее люблю, а значит, понимаю. Любят не только хороших, любят всяких.
Нинон эгоистичная и жадная до судорог. Однако жадность — это инстинкт самосохранения, поэтому дети и старики, как правило, жадные. Я застала Нинон в среднем возрасте — между ребенком и старухой. Нам обеим под сорок. Мы на середине жизненного пути. Вторая половина идет быстрее. Но сейчас не об этом.
Наша дружба с Нинон имеет дачный фундамент. Мы вместе снимаем дачу — одну на двоих. Аренда на зимние месяцы стоит недорого, даже для меня, учительницы русского языка в общеобразовательной школе.
Нинон — переводчица. Она знает немецкий, французский, испанский, португальский, а заодно и все славянские: польский, югославский, болгарский. Нинон — полиглот. Она невероятно чувствует природу языка и может подолгу разглагольствовать на эту тему. Меня интересует одно: кто дал народам их язык? Откуда он взялся: испанский, французский и так далее? Это результат эволюции?
Нинон не знает. И никто не знает. Значит, язык — спущен Богом. Так же, как и сам человек.
Нинон любит профессию и владеет ею в совершенстве. Ее приглашают переводить на международные выставки. Она и сама похожа на иностранку: большеротая, большеглазая, тип Софи Лорен, но нежнее. Ее красота не такая агрессивная.
Что касается меня, то я — белая, несмелая ромашка полевая. У меня золотые кудряшки и лишний вес. Мечта офицера, коим и является мой муж. У меня муж — полковник. Нинон снисходительно называет его «красноармеец».
Мы с Нинон совершенно разные — внешне и внутренне. Она худая, я толстая. Она светская, я домашняя. Она жадная, я равнодушна к собственности. Она атеистка, я верующая. Но при этом мы дружим. Нам вместе интересно. Она меня опекает, критикует, ей нравится быть сильной. Она самоутверждается за мой счет, а я не против.