— Давайте встретимся, — вдруг сказал он.
— Сегодня, — торопливо сказала Лора.
— Время и место?
— «Казахстан». Пять часов вечера.
— А почему «Казахстан»?
Было бы правильнее, если бы он спросил: «А почему пять часов?» Был нечетный день, и Лора работала с трех до семи. В пять часов ее должны были ждать ее старушки.
— Я там работаю.
— В «Казахстане»?
— Нет. В поликлинике. Возле кинотеатра «Казахстан».
Автобус остановился и разомкнул дверцы.
Лжесвидетель прорезал собой людскую толпу, как ледокол «Ермак». С его рубашки дождем посыпались пуговицы.
Он выскочил из автобуса в последнюю секунду, даже на секунду позже.
Кроме него, больше не сошел ни один человек. Все остались в автобусе. И так было всегда в ее жизни. Всегда оставались необязательные люди. А тот, кто был нужен, — уходил.
Лора ткнулась лицом к окошку. Лжесвидетель стоял один на тротуаре, запахнув рубашку, придерживая ее руками. Крутил головой в разные стороны. Как птица.
Лоре показалось, что он не ледокол «Ермак», а скорее всего мальчик-сиротина, тот самый, что позабыт-позаброшен с молодых-юных лет.
Лора вдруг потеряла всякий интерес к магазину «Лейпциг» вместе с его лифчиками. Сошла на следующей остановке. Пересекла улицу через подземный переход и села на автобус, который повез ее в противоположную сторону. К кинотеатру «Казахстан».
— Да не придет он, — сказала Таня и посмотрела на Лору с брезгливым сожалением.
Больных в очереди не было. Таня сидела на диванчике, вязала шапку модной изнаночной вязкой.
Половина диванчика была покрыта простыней, а другая половина клеенкой. Клеенку клали в ноги, чтобы больной мог лечь в обуви, а не снимать ее и, следовательно, не терять времени.
— Почему это не придет? — спросила Лора.
— Или не придет. Или подонок. Одно из двух.
— Почему?
— Все такие.
— Он хороший, — не поверила Лора. — И он обязательно придет. Я уверена.
— Почему это ты так уверена?
— Я видела его глаза.
— Что ты там могла разглядеть?
— Я близко видела. Я у него на коленях сидела.
— Как это? — не поняла Таня. — Познакомилась и сразу на колени?
— Нет. Сначала на колени, а потом познакомилась.
Таня опустила вязанье и посмотрела на Лору с возросшим интересом.
Лора отвернулась к окну. Из окна были видны «Дом мебели» и кинотеатр «Казахстан».
Надо было объяснить, почему Лора не может выйти на работу и почему Таня должна здесь околачиваться вторую смену, в общей сложности четырнадцать часов. Но как расскажешь про кораблик, произошедший от плота, про мальчика-сиротину. Слова — не единственная и не лучшая форма выражения. Можно, например, выразить жестом или музыкой. Но ни петь, ни танцевать Лора не умела, да и с чего бы она начала танцевать в процедурном кабинете?
Лора и Таня были разные, как, например, собака и коза. Они чем-то похожи: примерно одинаковой высоты, обе на четырех ногах и с хвостом. Но все-таки собака — это собака. А коза — это коза. И то, что очевидно одной, совершенно непонятно другой.
И Лора стояла тихая и тупая от сознания своей зависимости.
В пять часов придут старушки, которые сядут перед кабинетом смирно, как дети, зажав в кулаке кубик надежды. Уколы пропускать не рекомендуется, потому что организм нельзя обманывать. Он поймет и обидится и не станет размывать соли, и снова появятся боли и разъедающие мысли о смерти. И все оттого, что Лора хочет быть счастливой. Обязательно счастливой, несмотря ни на что.
— Я за тебя завтра отработаю, — пообещала Лора. — А хочешь, два дня подряд.
— Да не придет он.
В дверь постучали, и в кабинет вошла женщина среднего возраста. Не молодая и не старая. Вернее, и молодая и старая — смотря с чьей точки зрения смотреть. С точки зрения старух — молодая.
— Фамилия? — строго спросила Таня и неловко полезла с дивана.
Подошла к столу, на котором лежала толстая раскрытая тетрадь в черном переплете.
— Почему не придет? — спросила Лора.
— Посмотри на себя в зеркало, — предложила Таня.
Зеркала поблизости не было, но Лора и так хорошо знала свою внешность. У нее был часто встречающийся в среднерусской полосе тип лица. Она всегда всем кого-то напоминала.
— Ну кому мы нужны за то, что мы — это мы? — произнесла Таня.
Женщина подобострастно улыбнулась, как бы деля беседу, но Таня строго на нее посмотрела, будто одернула, и женщина снова стала серьезной.
…Как сверкала река! Будто по воде бежали крошечные солнечные человечки, их было несметное количество. Как китайцев. Они все бежали и бежали, и не было им ни конца ни края.
Законный муж Сережа вышел из реки в дрожащих каплях и произнес, постукивая зубами:
— Счастье, вот оно…
Потом они пошли по берегу. У Лоры тогда, в девятнадцать лет, была длинная коса. Сережа вел ее не за руку, а за косу.
А через неделю кто-то постучал в дверь.
Лора отворила и увидела женщину с плоским свертком под мышкой.
— Сережа дома? — строго спросила женщина.
— Он на работе, — объяснила Лора, робея строгого тона.
— Передайте ему. Он забыл у меня свои тапки.
Женщина протянула сверток. Это были тапки, завернутые в газету.
Забытые тапки и солнечные человечки были настолько несовместимы, что Лора и не совместила. Она просто не поняла.
— Зачем вы беспокоились? Он сам бы заехал и забрал…
Лора честно посмотрела на женщину, но та почему-то взяла и стукнула Лору тапками по щеке. Что было совсем уже странно.
Сережа не отрицал, что это действительно его тапки. Но его возмущало нетоварищеское поведение женщины: ворваться в сердце семьи с прямой уликой предательства… Так друзья не поступают.
Сережа говорил, что если бы в нашем обществе можно было иметь двух жен, то он женился бы на обеих, кормил их и развлекал, потому что ему нравилась и та и эта. Каждая за свое.
Но в нашем обществе можно иметь только одну жену. Надо было выбирать. Сережа не знал, на ком ему остановиться. А та женщина знала. Она была сильным человеком и умела постоять за свое счастье.
После того как он ушел, Лора стала худеть по одному килограмму в день. Тело стекало с нее, и в конце концов она легла на диван, чтобы не вставать. Она умирала, потому что ее жизнь — Сережа. А если нет Сережи — нет и жизни.
Таня носила ей еду, отрывая кусок от семьи. Заставляла есть и разговаривать. Но больше разговаривала сама.