* * *
«До чего глупо, — думала Ольга. — Сколько еще мне надо бестолково морозить тут несчастный организм?»
Дом стоял, не подавая никаких признаков жизни. Надменный, как его обитатели. И неприятный, как его обитатели…
Сигарет в пачке почти не осталось. Ольга достала последнюю и в сердцах швырнула ее в урну, стоящую неподалеку.
Закурив, пробормотала себе под нос:
— Нет, слежение за объектом самое неблагодарное занятие. Особенно когда не знаешь, как твой объект должен выглядеть. Только и известно о нем, что блондинка, ноги длинные и собой хороша…
Возле дома в этот момент остановилась машина. Оттуда вышла девица. С длинными ногами. Блондинка. Правда, Ольга бы поспорила с утверждением, что эта блондинка чрезвычайно хороша собой. «Для того, чтобы определить ее реальную красоту, надо сначала ее хорошенько умыть», — решила она.
Девица остановилась, облокотившись о дверцу. Ольге показалось, что рассеянный ее взор уперся как раз в нее, и она невольно подалась назад, приняв равнодушную позу — сижу-курю, «примус починяю», и до вас мне нет никакого дела.
Она даже отвернулась, продолжая следить за дамочкой боковым зрением. Но тут появилось сопровождающее лицо, и сердце Ольги тревожно забилось. Ей захотелось срочно раствориться, исчезнуть, убежать отсюда быстрее, пока он не посмотрел в ее сторону.
«Панкратов», — констатировала она про себя очевидный факт.
Чертов урод. Появляется всегда не вовремя…
А если…
Она отвернулась. Теперь происходящее на авансцене событий совершенно скрылось из виду. Когда она обернулась, внушив себе, что ничего страшного не происходит, собственно, даже если чертов Панкратов ее увидит, она всегда найдет, что ему соврать, было уже поздно. Дева, прекрасная собой, уже открыла дверь особняка, поговорила с охранником — по ее быстрому взгляду назад Ольга догадалась, что он ей в данный момент стучит на нее, — передернула недоуменно плечиком и скрылась из виду.
Панкратов же так погряз в собственных мыслях или воспоминаниях о бурной ночи, проведенной с этой красоткой, что на Ольгу никакого внимания не обратил, а сел в машину и поехал себе прочь.
Ольга осталась наедине со своим недоумением, и ее беспокоил теперь один-единственный вопрос: «А что, если Панкратов появляется везде совсем не случайно?»
— Да уж, загадочный ты наш, — прошептала она, поднимаясь, чтобы немного размять ноги. — Интуиция мне подсказывает, что какая-то связь между вами и этими убиенными господами наличествует. Придется заняться тобой всерьез…
Она достала новую сигарету — чисто машинально размяла ее и застыла, пораженная следующим открытием или догадкой.
Эта девица.
Грудь у нее и в самом деле помещалась в одежде с таким трудом, словно ей было проще и свободнее без одежды.
Это та самая.
Ольга аж губу прикусила, ругая себя отчаянно за то, что не сообразила этого сразу. Та самая, которая была у Панкратова в тот день. В ту самую ночь, когда Женька наивно притащилась скрасить любимому Новый год.
Теперь Ольгу буквально затопило чувство радости. «Ага, — думала она, — кобелина чертов. Вот сейчас раскопаю все твои грязные тайны, и окажется, что квартиранта убил точно ты. Радости-то будет… Или твоя драгоценная Мессалина. Радости станет еще больше…»
Она схватила трубку, нажала кнопку и стала ждать.
— «Простите, никак не могу сейчас вам ответить, — услышала она голос Панкратова, записанный на автоответчик. — Оставьте сообщение после сигнала…»
Да, вспомнила Ольга, Панкратов сейчас за рулем. Он ведь педант, он не любит заниматься двумя делами сразу. Он законопослушный. Он выключает мобилу, когда за рулем…
— Панкратов, это Оля, — сказала она. — Пожалуйста, когда освободишься, перезвони мне на мобильник. Дело, дружок, весьма важное.
Она нажала «отбой» и наконец-то закурила, продолжая смотреть на новорусскую фата-моргану, за стенами которой, как теперь казалось Ольге, спрятались ключики к разгадке Женькиных «бесовских обстояний».
Женина рука была в его ладони, и она подумала: «Как это странно, словно он ее хранит, мою ладонь…»
Удивленно подняв глаза, она встретилась с его взглядом. Он точно ждал ее реакции и — боялся. Что она, Женя, сейчас выдернет свою руку. И уйдет. Растает.
— Там тени, — тихо проговорил он. — Тени, которые я сам сохранил, не спросив разрешения у… — Он запнулся, и ей показалось, что в его глаза снова вошла боль.
Женя испугалась — ей совсем не хотелось, чтобы она там была. «Нет, — сказала она этой боли, — теперь в его глазах должно быть мое место. Так же как и в моих глазах вместо страха и отчаяния должен поселиться этот человек».
Повинуясь внезапному порыву, она дотронулась пальцем до его губ, призывая хранить тайну дальше. Тайна была чужой. А он — этот человек — теперь стал ее.
— Не надо дальше, — попросила она. — Мне кажется, сейчас не стоит говорить о том, что было. Потому что…
Теперь замолчала она, посчитав дальнейшие слова, рвущиеся с губ, самонадеянными.
«Потому что сейчас рождается счастье…»
А почему она в этом так уверена? Откуда она вообще взяла, что оно должно родиться? Как говорил Мандельштам своей жене — «кто вообще обещал тебе, что мы непременно должны быть счастливы?».
— Мы оба не договариваем, — рассмеялся он. — Как будто нам не хватает мужества договорить.
— Или уверенности, — кивнула Женя. — Уверенности в том, что это надо сказать…
— Говорить надо всегда. Потому что можно не успеть…
— Но ведь можно услышать в ответ совсем не то, что хочется, — возразила Женя.
— Все равно. Главное — это сказать. Потому что тени — это бывшие люди. И мы станем тенями… Так и не договорив.
— Я боюсь, — призналась Женя. — Боюсь пока.
— Чего ты боишься?
— Ошибиться, — едва слышно проговорила она, уже чувствуя, что совершила ошибку. Именно этих слов говорить не стоило. Лучше бы она рискнула!
Он дернулся как от удара, выпустив ее руку.
— Ошибиться… — повторил он, и она ощутила, как отходит все дальше его душа, еще секунду назад бывшая такой близкой — ближе не бывает.
Она сделала шаг в его сторону и попросила:
— Дай мне время… Пожалуйста, мне очень нужно время. Я не могу так быстро.
Он ничего не ответил.
Она смотрела ему в лицо, пытаясь поймать его взгляд, чтобы своим взглядом остановить его душу, заставить поверить — ей же надо совсем чуть-чуть времени…
— Я поставлю чайник, — сказал он слишком спокойно и буднично.
Она поняла, что совершила ошибку. Может быть, роковую. Может быть, она только что своей неуверенностью спугнула очень важное. Очень большое. «Слишком большое для моей маленькой жизни…»