Падуя, Италия
Никогда прежде Альберт Клоистер не испытывал такого мучительного одиночества, как сейчас, стоя перед толстыми стенами монастыря Святой Юстины, построенного более тысячи лет назад. Целое тысячелетие, растворенное в неумолимом потоке времени. Вереница эпох, событий, дат прошла мимо этих камней, не затронув их, и канула в Лету. Невидимая рука сжала сердце священника, он ощутил странную пустоту внутри. Он оставался спокойным, но это спокойствие напоминало затишье перед бурей.
— Добро пожаловать, святой отец, проходите, — приветствовал его едва слышным голоском маленький монах, вышедший встретить Альберта.
Погода выдалась отличная, хотя было довольно холодно. С порога монастыря повеяло леденящей сыростью. Миновав погруженный в полумрак коридор, они очутились в крытой колоннаде, первоначально романской, позднее перестроенной в готическом стиле. Клоистера, в отличие от остальных священников, всегда больше привлекал романский стиль. Тяжесть камня в компактном блоке, величина конструкций рождали ощущение умеренной, прямой, чистой строгости в противоположность устремленным в небо, нарочито красивым готическим соборам. Романский стиль был более благородным, более подлинным.
— Брат Джулио примет вас в своей келье. Он уже несколько месяцев прикован к постели. Надеюсь, вы не потревожите полумрака в келье. Глаза брата Джулио не терпят света. Его болезнь… Поймите, в прошлом месяце ему исполнилось сто десять лет.
— Сто десять! — воскликнул Альберт шепотом, который тут же разнесся звучным эхом в стенах галереи.
— Господу было угодно привести его к нам, чтобы вдохновлять нас и укреплять нашу веру. Для меня он — святой при жизни. Врачи сказали, что он может умереть в любой момент. Бедный, он так страдает… Сюда.
Маленький монах постучал костяшками пальцев в деревянную дверь кельи. Не дождавшись ответа, он распахнул дверь и объявил:
— Я привел к вам отца Клоистера, прибывшего из Рима. Он — друг кардинала Игнатия Францика.
— Я вас ждал. Садитесь, пожалуйста.
В темноте, за полосой света, проникавшего из открытой двери, Альберт смог разглядеть худощавое лицо, покрытое морщинами. Волосы почтенного старца были гладкими, как чистейший шелк. Старый монах поднял дрожащую руку и указал на единственный стул в келье, рядом с кроватью.
— Спасибо, брат Джулио. Надеюсь, я не слишком обременяю вас.
— Нет, сын мой. Ты подавлен, ты хочешь спросить меня о чем-то. Надеюсь, я смогу ответить на твои вопросы и укрепить твой дух.
Монах, сопровождавший Альберта, вышел, закрыв за собой дверь. Келья погрузилась во мрак. Спустя некоторое время иезуит заметил, что сквозь щель в стене, выходившей на улицу, в келью проникал единственный луч света.
— Добрый Игнатий рассказал мне о том, что терзает твою душу. Взгляд адского существа, которое появилось из огня… Видения людей, переступивших запретную черту и заглянувших в преисподнюю… Слова, которые ты услышал: «АД ПОВСЮДУ»… Тебе страшно, в тебе просыпаются сомнения. Ты хочешь знать, что все это значит и что тебе делать.
Глубокий голос старика успокаивал. Казалось, в нем не было страха перед смертью.
— Признаюсь, я растерян. Более чем растерян.
— Верю. Так оно и есть. Игнатий хорошо о тебе отзывался. Он говорит, что ты — честный, прилежный, трудолюбивый юноша. Твоя вера тверда, хоть ты и ученый. Может быть, поэтому лукавый пытается сбить тебя с толку. Он искушает самых лучших, самых преданных служителей Господа. Дьявол ненавидит их больше всего на свете. Никто не знает, почему Всемогущий позволяет дьяволу искушать и соблазнять. Теологи до сих пор теряются в догадках. Возможно, это часть замысла, причины и цель которого мы не понимаем. Кривые строки вечно прямого письма [9] .
— Но мое видение, слова, сломанные кости…
— Все это пугает, я признаю. Но добро превыше зла. Наш мир — ад, долина слез, пройти через которую должен каждый, кто стремится к свету. Мы до сих пор сидим за школьной партой. Бог хочет, чтобы мы узнали, что есть боль, прежде чем сможем вкусить всю полноту блаженства. Так отец позволяет сыну спотыкаться и падать, дает ему возможность познать себя — не потому, что он жесток, а потому, что это нужно ребенку.
Альберту вспомнились те ужасные глаза, что смотрели на него в языках пламени, и ему снова стало не по себе.
— Брат Джулио, я видел зло. Оно появилось из огня. Оно искало встречи со мной. Я вмешался в его планы, исследуя опыт предсмертного бытия, и сейчас я часть… Я стал пешкой в собственной игре!
— Лицо, которое появилось из огня, глаза, взгляд… Так было и прежде. — Старик произнес эти слова так, будто они вырывались из глубины его души. — Я знаю это лицо и эти глаза. Я тоже видел их однажды. Этот дух искал и нашел меня. Как и тебя.
Он тяжело вздохнул и продолжил:
— Каждый день мы ведем битву со злом. Ты воин армии нашего Господа. Не падай духом. Будь храбр. В молодости я и сам столкнулся с существом, которое не могу назвать иначе как дьяволом. Поэтому Игнатий и послал тебя ко мне. Он знает мою историю. Все это время я ждал того, кто мог бы разделить со мной мою печаль. И теперь я знаю, что этот человек — ты… Это случилось… в тысяча девятьсот двадцать втором году. Мне было двадцать семь лет, и меня только что назначили священником в приход сицилийского городка Каннето-ди-Карония.
— Каннето-ди-Карония? — воскликнул Альберт.
— Да-да. Почему это так удивляет тебя, мальчик? Ты что-то об этом знаешь?
— В этом городе год назад мы исследовали случаи произвольного самовозгорания. Дома, которые загорались сами собой, взрывы на ровном месте, огни, возникавшие из ниоткуда. Кажется, это было как-то связано со спиритическими сеансами.
— Гм… В моей истории тоже есть пожар. Но его устроили люди. Девочки. Они были убийцами, не жертвами. Почти невозможно поверить в то, что шестилетний ребенок может оказаться убийцей. Их было шестеро. Все — из неблагополучных семей. Их родители, люди бедные и, что хуже всего, безответственные, исполненные самых низменных страстей, вели беспорядочный образ жизни, редко посещали церковь и гораздо чаще — кабак. Дети росли сами по себе, в грязи и невежестве, как дикие животные. Вечно ходили в лохмотьях, никогда не ели досыта. Ни одна из девочек не посещала школу. Но, даже учитывая это обстоятельство, никто не ожидал от них поступка такой неслыханной жестокости. Лишь немногие из нас узнали правду. Мы постарались сохранить ее в тайне. Я молчал до этого дня. За остальных не могу ручаться. Но я думаю, что они унесли эту тайну с собой в могилу. Большинство из тех, кто знал об этом, умерло несколько недель спустя.
Нетерпение отца Клоистера нарастало. Он еще не знал, в какое русло войдет эта история и как она связана с его случаем. Но он был уверен: связь есть. Может быть, даже слишком тесная. По мере того как старик продолжал свой рассказ, Альберта охватывал неистребимый ужас.