— Вы слишком добры, — сказала она. — Я очень хочу вас послушать. Но здесь чересчур шумно, и это будет мешать. Приезжайте-ка лучше завтра ко мне, мы прекрасно поладим.
Музыкант просиял.
— Вы чудо, мадам, — заявил он и поспешил к своим сотоварищам — сообщить, что выиграл заключенное с ними пари.
— Нет ли у вас других вестей из Флоренции? — повторил Ракоци, когда музыкант ушел.
— Вестей нет. Но есть один человек, — сказала Кассандра. — Он поляк, изучает язык и год пробыл в Риме, а два дня назад прибыл сюда. Он проезжал через Флоренцию, дорогой Сан-Джермано. Вам стоит его дождаться, он обещался быть здесь.
Донна Феделе поджала губы, потом сказала:
— Правда, вам будет трудненько с ним столковаться. Вы в этом убедитесь, как только послушаете его итальянский! Год жизни в Риме не прошел бы бесследно и для барана, но тут… — Она покачала головой. — Я ничего не имею против польских ученых, однако не понимаю, почему Борджа носится с ними.
— Я говорю по-польски, — ответил Ракоци, игнорируя попытку втянуть его в обсуждение гуманитарной политики Папы. — Я непременно его дождусь.
Женщина улыбнулась. Ее словно бы забавляло неловкое положение Ракоци. Ему не терпелось уйти, но он был вынужден поддерживать вежливую беседу.
— Вы, кажется, вознамерились оставить Венецию, да? Если так, постарайтесь вернуться скорей. Я ведь уже в годах, и времени у меня мало. Больше всего на свете я не люблю глупцов. Знакомство с вами доставило мне истинное наслаждение. Почему бы нам не продолжить его? Мне хочется, например, знать, что вы думаете о развалинах, обнаруженных близ Удины прошлой весной.
Он был обязан ей слишком многим и потому спросил:
— Вы говорите о Каза-Соле?
— Да, — ответила она и указала на веселящуюся толпу. — Для большинства из них эта находка мало что значит. Но вы-то знаете, насколько она важна?
— Ну, — осторожно произнес Ракоци, с деланым безразличием пожимая плечами, хотя в его темных глазах замерцали странные огоньки. — Возможно, там некогда находился храм солнца.
— Или, — продолжила донна Кассандра, искоса наблюдая за собеседником, — там помещалось что-то в своем роде единственное, чему сейчас названия нет.
— Возможно, — кивнул рассеянно Ракоци и вдруг встрепенулся: — Вы должны извинить меня, донна Кассандра. Мне неловко прерывать нашу беседу, но я вижу моего управителя и мне просто необходимо переговорить с ним прямо сейчас. — Он вежливо поклонился, дама поклонилась в ответ.
— Что ж, Сан-Джермано, дела есть дела. Не смею вас больше задерживать, однако надеюсь, что мы еще вернемся к этому разговору. И непременно дождитесь поляка, — крикнула она ему вслед, потом села удобнее и устремила свой острый взгляд на влюбленную парочку, проскользнувшую за оконную занавеску. Дурачки надеются уединиться там, где уединиться нельзя.
Джан-Карло заметил Ракоци и принялся проталкиваться к нему сквозь толпу. Он был просто великолепен в бирюзовом венецианском кафтане и белых бриджах с гульфиком, перевязанным яркими, прикрепленными к поясу лентами. Его лицо лоснилось от удовольствия и выпитого вина.
— Сан-Джермано! — развязно воскликнул он. — Я так рад вас видеть!
Ракоци двинул его локтем в бок и прошептал:
— Ступайте за мной.
Джан-Карло от изумления икнул, но беспрекословно последовал за патроном. Они вошли в небольшой зал, где шла карточная игра. Поглощенные своим занятием игроки не обратили никакого внимания на вошедших. Ракоци скорым шагом прошел в дальний угол и встал возле окна.
— Боюсь проявить неучтивость, патрон, — заговорил, понижая голос, Джан-Карло, — но вид у вас просто ужасный. Вы бледны, как известка. Вы не больны?
— Нет.
Он смотрел на Джан-Карло, прикидывая, насколько предан ему этот красивый тридцатитрехлетний мужчина. Ракоци не сомневался в его порядочности, однако люди меняются и легко поступаются принципами под страхом смерти или тюрьмы. Не раз и не два ему приходила в голову мысль открыться венецианцу, но осторожность все-таки побеждала. Вот и сейчас он ограничился лишь тем, что сухо спросил:
— Не знаете ли, где можно пошить одежду на человека вроде меня менее чем за неделю?
Джан-Карло ничем не выдал своего удивления, за время службы у Ракоци он привык ко многим вещам.
— Возможно, Аттилио мог бы. Он всегда шьет для вас и работает очень быстро.
— Нет. Только не Аттилио. Ему это покажется странным. А кто шьет одежду вам?
— Эудженио, но иногда я обращаюсь к Сабине Нимбо. — Он кашлянул. — Патрон, что все это значит?
Ракоци не ответил.
— Спросите, не возьмется ли она за срочный заказ? Весьма срочный и хлопотный. За неделю все должно быть готово. Мне понадобится много одежды, в основном венгерского стиля. И главное — яркой.
— Яркой? — переспросил Джан-Карло. — Вы ведь не носите ничего яркого.
Ракоци отмахнулся.
— Мне надо попасть во Флоренцию. И как можно скорее.
Глаза Джан-Карло расширились. Известие явно ошеломило его.
— Но ведь они вас сразу же арестуют!
Что с ним? Он спятил? Или всего лишь пьян? Нет, он не пьет, значит, все-таки спятил! Джан-Карло нахмурился, не зная, что тут сказать.
— Только в том случае, если поймут, что я — это я, — сказал Ракоци ровно. — Но кто станет арестовывать племянника беглеца, приехавшего заявить права на имущество дяди? Коротко стриженный, плохо говорящий по-итальянски венгр в ярких национальных одеждах вряд ли вызовет у кого-нибудь подозрения. Людей, близко меня знавших, там уже нет. Только Сандро Боттичелли…
Ракоци вдруг замолчал. Почему Сандро не сообщил ему о том, что произошло с Деметриче? Он осознал, что эта заноза его беспокоила с тех самых пор, как донна Кассандра показала ему письмо. Фичино писал о многом, но о Сандро не обмолвился и словечком, это позволяло предположить, что с живописцем все хорошо. А ну как этот вывод ошибочен? Что, если Боттичелли, попавший в немилость, тоже томится в тюрьме?
— Патрон? — нерешительно окликнул Джан-Карло, отвлекая Ракоци от тревожных раздумий.
— Я передам вам свои мерки. Отнесите их завтра Сабине Нимбо и скажите, что восемь дней — крайний срок. Цена не имеет значения. Если необходимо, пусть наймет себе в помощь кого-то еще. Объявите, что каждая швея сверх запрошенного будет получать по пять золотых за каждую рубаху или камзол.
Джан-Карло пожал плечами.
— Конечно же, я договорюсь обо всем, но вы суете голову в пасть крокодила. Кто-нибудь все равно может узнать вас. Например, ваша домоправительница. Как ее зовут? Деметриче?
Лицо Ракоци потемнело.
— Она в тюрьме. Именно потому я и еду.
— В тюрьме? — Джан-Карло поморщился и какое-то время молчал, приводя свои мысли в порядок. — Тогда вам тем более нельзя туда возвращаться. Она, возможно, уже на вас донесла. Вы ведь не знаете, почему ее арестовали?