— Кое-что. Значит, они снова бесчинствуют?
— Да. — Проводник подался вперед. — Торговец, с каким я разговорился вчера, сказал, что на западном направлении неспокойно. Чем ближе к Делийскому султанату…
— …Тем выше опасность! — заключил Сен-Жермен. Он усмехнулся. — Хорошо, я это учту. Еще раз благодарю тебя за заботу.
Проводник мог уйти, но не уходил.
— Куда вы пойдете, почтенный?
— В Шираз, в Персию, оттуда — в Дамаск и дальше, в края, откуда я родом.
— Ходят слухи, что Персия ввязалась в войну.
— Я учту и это. — Сен-Жермен усмехнулся еще раз. — Прости, уважаемый, но не стремишься ли ты убедить меня не расставаться с тобой?
В глазах пожилого проводника мелькнул суеверный ужас.
— О нет! — поспешно выдохнул он и, смутившись, добавил: — Просто выходит, что я бросаю тебя в незнакомом краю, и это меня смущает.
— Не совсем незнакомом, — возразил Сен-Жермен. — Я бывал тут когда-то.
— Бывал или не бывал, а осмотрительность никому не вредит, — с облегчением сказал проводник. — Ладно, покончим с этим. С тобой остаются четыре пони. Хозяин конюшен снабдит тебя кормом для них и… всем, чего ты пожелаешь. — Он повернулся и скорым шагом направился к двери, довольный, что покидает странного инородца, какого не стал опекать бы ни за какие драгоценности мира, если бы не повеление духовного наставника братства Желтых Одежд.
Как только проводник удалился, из маленькой спаленки выглянул Руджиеро.
— Похоже, мы остаемся одни?
— Да. — Сен-Жермен похлопал рукой по скамье, на которую опустился. — Сядь, посиди. Неизвестно, когда нам еще доведется расположиться с таким комфортом. — Он пошутил, но шутка повисла в воздухе.
Руджиеро сел на скамью.
— Я договорился о корме для пони и заказал мешок с провиантом. Хотя это лишний груз, — добавил он на обиходной латыни.
— Пусть, — ответил на том же языке Сен-Жермен. — Так будет проще. Не надо ничего объяснять. И потом… пони любят мясной отвар. Позаботься также об одеялах. Трудно сказать, что нас ждет. — Он посмотрел в окно. Над горными склонами плавал легкий туман. — Вот в Ширазе мы отдохнем. Год-другой, прежде чем двинуться дальше.
Руджиеро покосился на горы.
— Тебе это все надоело? — Сен-Жермен потер подбородок.
— Да, — кивнул Руджиеро. — Но я потерплю.
Чуть позже они вышли взглянуть на пони, а когда возвращались, тени стали заметно длинней. В большом зале трактира было людно, там жарко пылал очаг, на шампурах шипели куски бараньего мяса. Хозяин гостеприимно заулыбался.
— Садитесь и вы, — сказал он вошедшим. — Очень хорошо. Еда. — Толстяк похлопал себя по животу. — Очень вкусно.
Сен-Жермен жестами выразил благодарность и дал понять, что он сыт. Руджиеро ограничился тем, что провел по горлу рукой.
— Когда вы в последний раз… ели? — спросил он уже в комнате.
— Ты знаешь когда. — Сен-Жермен легонько толкнул ногой мешок с карпатской землей, потом посмотрел на второй. — Это все, что осталось. — Он нахмурился. — Мы выступим прямо сегодня. Часа через три-четыре.
— Ночью?
Слуга посмотрел на хозяина.
— Да. Ночь экономит мне силы, — пробормотал тот сердито. — Здесь нет никого, кто бы… понял меня, а подбираться к спящим тайком слишком рискованно. Так что мы отправимся ночью. — Сен-Жермен сел на скамью, но тут же встал и вновь подошел к мешкам. — Их было девять, теперь — только два. Дурацкое положение. Я не чувствовал себя столь беззащитным уже более тысячи лет. — Мысленно он перенесся в узилище под трибунами римского цирка. Счастье, что там было темно.
— Пони это не очень понравится, — пробурчал Руджиеро, открывая сундук. — Они быстро выдохнутся.
— На первое время их хватит. Перевалив через горы, мы возьмем лошадей. Или мулов. — Узкие пальцы нервно затрепетали, тонкие губы раздвинулись в упрямой усмешке. — К владельцу трактира я пойду сам. Тебя он начнет расспрашивать, меня — не посмеет.
— Но… ведь еще ничего не готово? — Руджиеро копался в укладке, перетряхивая плащи. — Смотрите, какие прорехи. Мне нечем их залатать.
— Не огорчайся, — откликнулся господин. Он уже лежал на мешках с землей, глаза его были прикрыты. — Разбудишь меня, когда встанет луна.
Когда Руджиеро тронул его за плечо, он тут же встал и оправил одежду, потом, поколебавшись, заткнул за пояс катану. В коридоре было темно, постояльцы похрапывали, половицы скрипели, из-за некоторых дверей доносились смешки и возня.
Хозяин постоялого двора вытаращил глаза и попытался урезонить сумасшедшего инородца. Ночь это ночь. Ночью ездить нельзя.
— Там демоны, — причитал он, загибая пухлые пальцы. — Нападают на путников. Пьют кровь.
— Кровь? — Инородец холодно улыбнулся и протянул толстяку серебряную монету.
— Почтеннейшего могут убить. — Толстяк вскинул руку над головой и резко опустил ее вниз, изображая удар дубинкой.
В ответ Сен-Жермен положил руку на эфес карающего меча.
Ломая руки и закатывая глаза, владелец ночлежки побрел к конюшне. Там стоял Руджиеро — над грудой вещей.
— Когда справитесь, закройте ворота. Просто закройте, и перекладина упадет.
Толстяк показал, куда именно упадет перекладина, и засеменил со двора. В конце концов, он сделал что мог, пусть сумасшедшие уезжают. Это даже и к лучшему, мало ли что они могли бы тут натворить.
— Хозяин, — сказал Руджиеро. — Я пересыпал землю в мешочки помельче. Случись что… ну, вы понимаете.
Сен-Жермен только кивнул.
Было прохладно, однако не зябко. Где-то попискивали ночные зверьки. Сен-Жермен глядел на созвездия, перебирая в памяти их названия. Звезды казались менее яркими, чем наверху, в горах. Он слегка усмехнулся, радуясь темноте.
— Господин? — окликнул его Руджиеро.
— Мы готовы? — не оборачиваясь, спросил Сен-Жермен.
— Да.
— Прекрасно.
Когда это кончится, подумал он, когда же, когда?
— Господин? — тихо позвал Руджиеро, обеспокоенный затянувшейся паузой.
Темная фигура медленно повернулась.
— Мы как-нибудь справимся, старина.
— Вы не сядете в седло, господин? — Руджиеро не любил такие моменты. Хозяин голоден, от него не знаешь, чего ожидать. Он пожал плечами и направился к гималайским лошадкам.
Сен-Жермен покорно пошел за ним.
— Я пойду пешком, — тихо сказал он. — Так будет лучше.
Деревня спала, их заметил только старик, терпеливо ожидающий смерти, но он тут же забыл о безмолвных ночных тенях. Дорога, обогнув кучку лачуг, вышла на горный склон. Потянулась ночь, и время ее измерялось лишь негромким размеренным стуком копыт.