Что собирался сказать Руджиеро, осталось неясным, ибо в комнату вошел главный евнух владелицы дома Бхатин. Он был высок ростом и очень хорош собой; впрочем, лицу его явно недоставало любезности.
— Почитаю за честь сообщить, — бесстрастно сказал евнух, — что госпожа моя желает тебя навестить.
Сен-Жермен уже беседовал с родственницей раджи, но, можно сказать, вслепую. Беседа шла в помещении, разделенном надвое узорчатой ширмой. Так диктовал обычай, от которого, очевидно, собирались теперь отступить.
— Я рад, но… здесь нет ширмы, — заявил он на всякий случай. — Правда, сейчас в комнате довольно темно.
— Госпожа желает тебя видеть, — повторил евнух. Голос его был высоким и чистым. — Твой слуга останется здесь, как и я.
Приказы не обсуждаются, и Руджиеро кивнул, показывая, что уходить не намерен.
В прихожей послышался звук легких шагов, и в комнате появилась сестра повелителя княжества Натха Сурьяратас. Темный янтарь ее глаз безошибочно отыскал Сен-Жермена, и женщина поклонилась ему.
Сен-Жермен поклонился в ответ, досадуя, что не успел поприветствовать даму первым.
— Рани…
— Нет, — твердо сказала владелица дома. — У меня нет мужа, детей, это звание не про меня. К тому же я от него отказалась. — Взгляд ее темных глаз был ясен и строг. — Значит, вы и есть тот человек, которого мне повелели принять. Что ж, чужеземец, добро пожаловать в дом.
— Благодарю за гостеприимство. Оно превосходит все мои ожидания.
На предварительном собеседовании речь шла о вещах сугубо практических. Постояльцу, пока он способен оплачивать свое содержание, было предложено ни в чем себя не стеснять и проводить в покоях, ему предоставленных, какие угодно работы.
— Мы оба знаем, что это не так, — улыбнулась женщина. — Дом мой скромен, удален от дворца, в нем царят скука и запустение. Впрочем, человеку, занимающемуся научными изысканиями, возможно, и нужен именно такой уголок. Персоне светского толка я бы, конечно, отказала.
— Простите меня, ра… — Он осекся. — Как же мне следует вас называть?
— Просто Падмири. — Евнух беспокойно пошевелился, но владелица дома не обратила на это внимания. — А вы, чужеземец? Как ваше имя? В прошлую нашу встречу я плохо его расслышала.
— Сен-Жермен. Это одно из имен, на которые я привык откликаться. — Он вновь поклонился и указал на царивший вокруг развал. — Я хочу извиниться за беспорядок. Мне следовало бы продемонстрировать вам, что я умею, однако…
— Но вы, надеюсь, позволите мне приходить сюда иногда?
Вопрос был задан словно бы вскользь, и Сен-Жермен поспешно ответил:
— Ну разумеется. Это ведь ваш дом. — Он прикусил язык, однако бестактная фраза была уже произнесена. Индианка нахмурилась.
— Не в моих правилах кому-либо навязываться, — сказала она. — Если мое присутствие нежелательно, я докучать вам не стану.
Сен-Жермен умоляюще вскинул руки.
— Нет-нет, уважаемая Падмири. Вы неправильно истолковали мои слова. Вы вольны навещать меня в любое удобное для вас время именно потому, что, вселившись в ваш дом, я вместе со своими вещами словно бы сделался его частью и нахожусь полностью в вашем распоряжении, благословляя вас за проявленную ко мне доброту.
Витиеватость сказанного успокоила Бхатина, озадачила индианку, а самого Сен-Жермена заставила внутренне передернуться. «Вот до чего дошло дело, — сказал он себе. — Ты разучился беседовать с порядочными людьми».
— Ладно, — после короткой паузы кивнула Падмири. — Поговорим о другом. Скажите, Сен-Жермен, почему мой брат принимает в вас такое участие? — Переливчатый дымчато-сердоликовый шелк ее юбки прекрасно гармонировал с просторной красновато-коричневой блузой.
— Я не совсем уверен, — пробормотал Сен-Жермен, не зная, какого ответа от него ожидают, — но думаю, что какое-то отношение к этому имеют драгоценные камни, которые он купил у меня.
— Драгоценные камни? — Падмири произнесла это так, словно речь шла о чем-то не достойном упоминания.
Сен-Жермен попытался прояснить свою мысль.
— Думаю, он не прочь совершить еще одну сделку. Во всяком случае, мне был сделан подобный намек.
— А у вас они есть — эти камни? — Владелица дома казалась разочарованной и подняла руку, давая знать евнуху, что беседа подходит к концу.
— Нет, но они у меня будут, — прозвучало в ответ.
Женщина удивленно вскинула брови.
— Что значит будут? Откуда же вы их возьмете?
— Ну а иначе зачем же мне все это? — спросил Сен-Жермен, обводя загроможденную комнату выразительным взглядом. — Я ведь алхимик, уважаемая Падмири. Алхимия — это не только поиск секретов изготовления золота и закалки булатной стати. — Он видел, что в ней пробуждается любопытство. — Есть задачи поинтересней. Взять, например, выращивание драгоценных камней. Это кропотливый процесс и в итоге не очень-то прибыльный, ибо золото изготавливать проще, быстрей. Однако он дарует исследователю ни с чем не сравнимое наслаждение проникновения в новые, еще не изведанные области знания. Да и не он один, моя госпожа. Из корок хлеба получается сильнодействующее лекарство, из толченых раковин — красители, способные менять цвет в зависимости, например, от погодных условий. В ближайшее время я намерен заняться камнями, но ими отнюдь не исчерпывается список того, что я хотел бы исследовать, получив надежную кровлю над головой.
Лицо Падмири вдруг напряглось.
— Мой брат знает об этом?
— Нет, но, возможно, подозревает. — Ответ лишь усилил тревогу владелицы дома, и Сен-Жермен попытался исправить свой промах. — Я ведь не собираюсь отчитываться перед ним.
— Однако его станут извещать о каждом вашем движении. Домашние шпионы не спят. Как только вы вырастите свои камни, он найдет способ выудить их у вас, а потом заставит все повторить еще и еще раз. — Падмири слепо уставилась на оконные ставни. — Если не он, найдется кто-то другой!
Руджиеро бросил на своего господина встревоженный взгляд, но тот показал жестом, что все в порядке, и вновь обратился к Падмири:
— Одно ваше слово, и я уеду. Я не хочу доставлять неприятности тем, кто меня приютил.
Отрицательно мотнув головой, индианка сказала:
— Простите, я думала о своем. Вы и не представляете, что значит пережить смерть всех своих близких! Зачем они только затеяли этот мятеж? Погибли все. Виновные, не виновные — все! По улицам текли ручьи крови, и скот отказывался переступать через них. Мой дядя, добрый и никому не делавший зла человек, попытался укрыть от преследователей своего старшего сына. Старика вытащили из дома, положили на колесо и, натягивая веревки, рассекли на мелкие части. Он не имел никакого отношения к бунту, участвовал в нем его сын. А дядя был предан трону, верно служил своему племяннику и способствовал заключению перемирия с Дели. Но это его не спасло. Я благодарила судьбу за то, что она не даровала мне ни мужа, ни сыновей, иначе меня бы тоже казнили. — Глаза женщины увлажнились. Промакнув их краешком шали, она глубоко вздохнула и уже другим тоном произнесла: — Я ведь давала зарок не говорить ни с кем об этих ужасных событиях, и вот что из этого вышло.