— Мне жалко тебя, потому что у тебя было ужасное, отвратительное детство. Мне жаль, что у тебя такой никчемный отец, и жаль, что тобой никто не занимался. Мне жалко тебя, потому что ты принимал страшные решения. Жаль, потому что из-за них ты сам попал в ловушку и теперь считаешь себя чудовищем, которого уже не изменить. Но больше всего, — говорю я, — больше всего мне жалко тебя за то, что ты сам не имеешь к себе ни капли жалости.
Уорнер вздрагивает так, будто я ударила его по лицу.
Тишина, повисшая между нами, убила тысячу невинных секунд, и, когда он наконец решает заговорить, его голос мне еле слышен, как будто он до сих пор не может поверить в то, что я только что ему сказала.
— Значит, тебе меня жалко.
Я перестаю дышать. Моя решительность колеблется.
— Ты полагаешь, что я представляю собой некий испорченный проект, который тебе под силу починить.
— Нет… я не…
— Да ты и представить себе не можешь, что я делал! — яростно выкрикивает он, делая шаг навстречу мне. — Ты не можешь себе представить, что я видел и частью чего мне приходилось становиться. Ты не знаешь, на что я способен и сколько жалости я заслуживаю. Но я знаю свое собственное сердце, — выпаливает он. — И я знаю, кто я такой. Так что даже не смей жалеть меня!
Да, мои ноги явно начинают мне отказывать.
— Я подумал, что ты можешь полюбить меня из-за того, кто я есть, — продолжает он. — Я думал, что ты станешь единственным человеком в этом забытом Богом мире, который станет воспринимать меня именно таким, какой я есть! Я думал, что уж ты-то, конечно, в отличие от всех остальных сумеешь понять меня! — Теперь его лицо находится напротив моего, и он говорит: — Я оказался не прав. Я страшно, я чудовищно ошибался.
Он отходит от меня. Подхватывает с пола свою рубашку и собирается уходить. И я должна позволить ему сделать это, спокойно позволить ему выйти из двери и из моей жизни тоже, но я не могу это сделать. Я хватаю его за руку, тяну его назад и говорю:
— Прошу тебя… я совсем не то имела в виду…
Он резко поворачивается ко мне и произносит:
— В твоем сочувствии я тоже не нуждаюсь!
— Я не пыталась обидеть тебя…
— Правда, — говорит он, всякий раз болезненно напоминая мне, почему я все же предпочитаю жить среди лжи.
Я не могу вынести этот взгляд, полный боли и переживаний, которые ему не удается скрыть. Я не знаю, какие слова я сейчас должна произнести. И не знаю, как забрать те, что я уже успела ему высказать.
И я знаю, что мне очень не хочется его отпускать.
Во всяком случае, не вот так.
Он смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но потом меняет свое решение. Он шумно выдыхает, потом крепко сжимает губы, как будто для того, чтобы слова не вылетели сами у него изо рта, и теперь я уже собираюсь что-то сказать ему, я уже готовлюсь что-то произнести, но тут он так же неровно втягивает в легкие воздух, и я слышу:
— Прощай, Джульетта.
Я не знаю, почему эти слова убивают меня, я не понимаю, почему я сразу начинаю так сильно волноваться, а мне важно кое-что узнать, и теперь я просто обязана произнести это вслух, я должна задать этот вопрос, который, в общем-то, и не вопрос вовсе, и я произношу:
— Я больше тебя не увижу.
Я понимаю, как тяжело ему сейчас подыскать нужные слова. Я вижу, как он поворачивается ко мне, потом снова к двери, и на какую-то долю секунды я вдруг замечаю, что произошло. Я вижу разницу в его взгляде, сияние эмоций, о которых я и не подозревала, я не думала, что он способен испытывать нечто подобное. Я понимаю, почему он не смотрит сейчас на меня, и я не могу в это поверить. Мне хочется упасть на пол, пока он борется сам с собой, раздумывая, говорить ли ему со мной дальше или нет, пока он нервно сглатывает, чтобы голос у него больше не дрожал, и тут он говорит:
— Я искренне надеюсь, что так оно и будет.
Вот и все.
Он выходит из комнаты.
Я раскалываюсь пополам, и его больше нет.
И никогда не будет.
Завтрак стал серьезным испытанием для всех нас.
Уорнер бесследно исчез, оставив после себя самый настоящий хаос.
Никто не знает, как именно он сбежал, как ему вообще удалось выбраться из своей комнаты и найти путь к выходу наружу. В случившемся все винят Касла. Все твердят, что это именно он сглупил и доверился Уорнеру, дал ему шанс, наивно посчитал, что тот сможет измениться.
Если охарактеризовать уровень агрессии среди обитателей «Омеги пойнт» такими словами, как «рассердились» или даже «разозлились», — это значит не сказать ничего.
Но я даже не собираюсь никому рассказывать о том, что Уорнера не было в его комнате вчера ночью. И я не буду уточнять, что он скорее всего довольно быстро обнаружил выход. Не стоит им объяснять и то, что Уорнер далеко не идиот.
Я уверена, что он довольно быстро выяснил для себя все, что ему было нужно. И уж конечно, сумел разработать свой план относительно того, как проскочить незаметным мимо охраны.
Сейчас не все уже готовы идти сражаться, правда. Причины у них неправильные. Они хотят убить Уорнера. Во-первых, за то, что он успел сделать, и, во-вторых, за то, что не оправдал их доверия. Самое страшное, они все переживают из-за того, что он выдаст всю важную информацию о нас и нашем месте обитания. Правда, я сама не знаю, что он мог узнать за время пребывания у нас, но ничего хорошего теперь от него ожидать не приходится.
К завтраку никто даже не притронулся.
Мы все одеты, вооружены и готовы предстать лицом к лицу с тем, что может для многих из нас оказаться мгновенной смертью. Я чувствую себя полностью отупевшей. Прошлой ночью мне так и не удалось поспать ни минуты, сердце и мозг у меня продолжают конфликтовать. Что касается моих конечностей, то я их попросту почти не чувствую. Я не ощущаю вкуса еды, которую я, правда, и не ем, и вдобавок что-то случилось у меня со зрением и слухом. Я не могу сосредоточиться на том, что я должна видеть или слышать. Я думаю теперь только о возможных предстоящих потерях и еще о губах Уорнера на своей шее, о его руках на моем теле, о боли и страсти в его взгляде и о тех бесчисленных способах, как я могу сегодня умереть. Я думаю только о том, что Уорнер прикасается ко мне, как он целует меня и терзает меня при помощи своего сердца Адам сейчас сидит рядом со мной и даже не подозревает о том, что я натворила.
Правда, после того как сегодняшний день закончится, это, наверное, уже не будет иметь никакого значения.
Может быть, меня убьют, и, возможно, вся эта агония прошедших семнадцати лет продолжалась напрасно. Может быть, я просто исчезну с лица земли, исчезну навсегда, все мои юношеские страхи станут смешными и нелепыми воспоминаниями.