Но возможно, что я выживу.
Может быть, я выживу, и мне придется встретиться лицом к лицу с последствиями своих поступков. Мне придется прекратить врать самой себе и по-настоящему прийти к какому-то решению.
Мне нужно будет смириться с фактом, что я испытываю противоречивые чувства по отношению к человеку, который безо всяких колебаний способен прострелить голову другому человеку. Я должна буду рассмотреть и возможность того, что я на самом деле превращаюсь в чудовище. В жуткое, эгоистичное существо, которой есть дело только до себя самой.
Может быть, Уорнер все время был прав.
Может быть, мы с ним действительно идеально подходим друг другу.
Почти все уже вышли из столовой. Люди в последнюю минуту прощаются со стариками и детьми, которые остаются здесь. Джеймс и Адам долго прощались утром. Адам и я должны выйти отсюда через десять минут.
— Черт! Кто помер-то?
Я резко поворачиваюсь, услышав знакомый голос. Кенджи встал с кровати. Он здесь с нами. Он стоит рядом с нашим столиком, и хотя выглядит так, что в любой момент может рухнуть на пол, все же он пришел в себя! И он живой.
Он дышит.
— Вот это да! — Адам изумленно смотрит на него. — Не может быть!
— Я тоже рад тебя видеть, Кент, — криво ухмыляется Кенджи и кивает мне: — А ты готова сегодня надрать им задницы?
Я делаю шутливый выпад в его сторону.
— Ух ты! Эй… ну… то есть… — Он прокашливается. Пытается отделаться от меня, и я отступаю. У меня закрыто все тело, кроме лица. На руках у меня перчатки с моими кастетами, а костюм застегнут на молнию до самого подбородка. Кенджи раньше никогда не пытался увернуться от меня.
— Эй, послушай, давай-ка ты временно перестанешь пытаться дотронуться до меня, ладно? — Кенджи хочет улыбнуться, пытается превратить все это в шутку, но я чувствую неловкую тяжесть в его словах, напряжение и даже чуточку страха, которые он тщетно старается спрятать. — Я еще на ногах-то нетвердо стою.
Я чувствую, как кровь бросается мне в лицо, у меня дрожат колени, и я понимаю, что сейчас мне лучше присесть.
— Она тут ни при чем, — говорит Адам. — Ты ведь сам знаешь, что она даже не притронулась к тебе.
— Как раз это мне и неизвестно, — говорит Кенджи. — Но я не собираюсь обвинять ее, я просто предположил, что, может быть, она начала проецировать свой дар и просто еще сама не знает об этом? Потому что я еще раз все обдумал и другого объяснения случившемуся найти не могу. Ну, это, конечно, был не ты, — говорит он Адаму. — Черт побери, то, что Уорнер может дотрагиваться до Джульетты, как мы решили, — это просто счастливая для него случайность. Кстати, о нем нам вообще еще ничего не известно. — Пауза. Он оглядывается по сторонам. — Верно? Может быть, конечно, Уорнер достал из своей задницы какого-нибудь волшебного кролика, пока я усердно занимался тем, что находился на грани жизни и смерти.
Адам хмурится. Я молчу.
— Верно, — продолжает Кенджи. — Так я думал. Поэтому, я полагаю, будет лучше пока мне держаться подальше, если, конечно, не возникнет другая крайняя необходимость. — Он поворачивается ко мне. — Хорошо? Только без обид. Я ведь чуть не умер. Поэтому не будьте ко мне слишком строги.
— Да, конечно, — говорю я и не узнаю собственного голоса — я его едва слышу. Я пытаюсь рассмеяться. И теперь мне уже самой становится интересно, почему я ничего не рассказываю им про Уорнера. Почему получается так, что сейчас я его в каком-то смысле защищаю. Наверное, потому, что я виновата ровно настолько же, насколько он сам.
— Ну и ладно, — отмахивается Кенджи. — Когда мы выступаем?
— Ты с ума сошел, — обращается к нему Адам. — Ты никуда не пойдешь.
— Еще чего!
— Да ты на ногах еле стоишь! — констатирует Адам.
И он не ошибается. Кенджи придерживается за столешницу, чтобы выглядеть увереннее.
— Да я лучше погибну там, наверху, чем буду сидеть здесь, как последний идиот.
— Кенджи…
— Хватит, — прерывает он меня. — Между прочим, одна очень говорливая сорока принесла на хвосте весточку о том, что Уорнер все же унес свою задницу подальше отсюда. Как же это вышло?
Адам издает какой-то странный звук, отдаленно напоминающий смешок, но ему совсем не весело.
— Да кто ж его знает? Я вообще с самого начала был против того, чтобы его держали здесь заложником. Но еще глупее было доверять ему.
— То есть сначала ты высмеял мою идею, а потом Касла, да? — Кенджи удивленно-насмешливо приподнимает брови.
— Это были плохие идеи, — кивает Адам. — Причем обе в равной степени. Теперь мы за них расплачиваемся.
— Ну откуда же я мог знать, что Андерсон согласится на то, чтобы его сыночек сгнил заживо в аду?
Адам вздрагивает, и Кенджи отступает.
— Ой… Прости, парень… Я совсем не то хотел сказать…
— Ладно, забудь, — обрывает его Адам. Лицо его становится серьезным, холодным и отстраненным. — Может быть, тебе сейчас лучше вернуться в медицинский отсек? Мы скоро все уходим.
— Нет, я никуда отсюда не пойду.
— Кенджи, ну пожалуйста…
— Ни за что.
— Ты ведешь себя безрассудно. Это не шутки, — говорю я. — Сегодня многие погибнут.
Но он отвечает мне громким смехом. Смотрит на меня так, будто я произнесла нечто забавное.
— Прости, мне показалось, что ты пытаешься объяснить мне что-то насчет ужасов войны. — Он укоризненно качает головой. — Ты не забыла, что я был солдатом в армии у Уорнера? Ты представляешь себе, чего я успел там насмотреться?! — Он указывает на себя и Адама. — Мы знаем, что можно ожидать там сегодня. Уорнер был безумен. И если Андерсон вдвое хуже своего сына, значит, нам предстоит искупаться в кровавой бане. И я не могу вас пустить туда одних, ребята.
Одна его фраза сильно задела меня. Даже всего одно слово. Мне хочется спросить его:
— Неужели он был настолько жестоким…
— Кто? — Кенджи смотрит на меня.
— Уорнер. Неужели он такой безжалостный?
Кенджи снова громко хохочет. И не останавливается. Он сгибается пополам. Когда он начинает говорить, то практически хрипит:
— Безжалостный? Джульетта, этот парень болен на всю голову. Он самое настоящее животное. Мне кажется, он не представляет себе, что это значит — быть человеком. Если ад где-то действительно существует, мне кажется, он был изобретен специально для него.
Как трудно вынимать меч, который только что вонзился мне в живот.
Я слышу топот ног.
И оборачиваюсь.
Люди должны идти гуськом, чтобы поддерживать строгий порядок, покидая наш подземный мир. Кенджи, Адам и я — единственный бойцы, которые не успели присоединиться к основной группе.