— Что он говорит?!
— Он сказал, что ты просто выпендриваешься, и скорее всего потому, что сама не понимаешь, кто ты такая, или считаешь, что тебе дома уделяют мало внимания. И я думаю, что он прав, потому что твои родители вообще никакого внимания на тебя не обращают, особенно твой папа, если только не решит задать тебе взбучку. Но ты в этом не виновата, — признала она напоследок.
Элла, в ужасе от того, что наговорил о ней учитель, хотела услышать и остальное.
— Так как же я «выпендривалась»?
— Включила радио.
— Какое еще радио?
— Тот ужасный вой — мой брат сказал, что это какая-то там обратная связь. Он сказал, что ты вполне могла это сделать с помощью радио и маленькой колонки.
— У меня не было никакого радио!
— Он сказал, что Джимми Хендрикс делал такую штуку, когда записывал одну песню.
— Вот мой приемник, — защищалась Элла, указывая на древнюю магнитофонную деку. — Он работает от сети, в нем даже батареек нет. Как, спрашивается, я могла пронести его в школу?
— А как же ты тогда устроила весь этот шум?
— Я его не устраивала, я же говорю. Это из-за меня, но я ничего не делала нарочно. Чем больше я старалась его прекратить, тем громче он становился. Будто я хочу закричать, но не могу, а вместо этого получается этот вой.
— Как?!
Холли в самом деле не понимала, это стало ясно как день.
А Элла не могла объяснить. Если Холли не может почувствовать то, что чувствует она, как заставить ее понять? Элла и хотела бы найти слова, но не умела.
— Он много обо мне говорил?
— Мистер Мак-Налти? Он сказал: «Мы должны ее игнорировать, иначе выйдет, что она получит как раз то, чего добивается, — как будто мы вознаграждаем ее за такое поведение». И еще он сказал, что ты могла устроить по-настоящему опасный пожар. Весь класс мог погибнуть. Это такая идиотская выходка с твоей стороны, Элла!
— Что именно?
— Бросаться спичками.
— Да я никогда… Как бы я это сделала? Откуда у меня спички? В нашей семье никто не курит. И ведь все же на меня смотрели — что я, кстати, ненавижу! Не нужно мне никакое внимание, единственное, чего я хочу, — это чтобы меня оставили в покое. Так как бы я могла зажигать спички у всех под носом?!
— Сено и солома сами по себе не загораются!
— Послушай! Это как… как бы тебе сказать… что-то происходит, потому что я об этом думаю. Ты и вправду веришь, что я кидалась зажженными спичками? Да? И швыряла книжки в воздух? Все сразу? Одновременно?!
Холли под таким напором присмирела. Не в привычках Эллы было так кипятиться.
— Если ты можешь просто подумать о чем-то, и оно случается, — придумай нам немножко денег. Давай, подумай, что у нас в руках сто фунтов!
— Не говори глупостей!
— Ладно. Тогда подумай, что эта книжка висит в воздухе, — Холли схватила с письменного стола книгу и бросила ее Элле.
Ей было страшно, но она была готова к тому, чтобы ее убедили. Книга шлепнулась на кровать. Элла с сомнением поглядела на нее.
— Это никогда не случается по моей воле.
— Ты сказала, что это случается потому, что ты об этом думаешь. Так подумай сейчас!
— Это не совсем так…
— Ты такая свистушка, Элла! — Холли с облегчением вскочила на ноги. — Никто тебе не поверит. Все знают, что ты — лгунья. Тебя любили бы гораздо больше, если бы не это. И учителя тоже.
Элла не пыталась спорить. Она почувствовала, как тает возникшая было между ними отчужденность. Холли пыталась относиться к ней по-хорошему. Она просто решила, что Элла — лгунья, а это не так страшно. Уж про вранье-то Холли все понимала.
Но если Элла станет настаивать, если она заставит Холли поверить во все эти странности, они больше никогда не будут друзьями.
— Во всяком случае, — заговорила она, пытаясь удержать Холли, чтобы та не ушла домой, — мой папа ничего не говорил о переходе в другую школу. Я не получала никаких писем, или еще чего-нибудь. Они же не могут меня просто исключить. Или могут?
— Нет, — заявила Холли, как будто в таких вопросах последнее слово всегда оставалось за ней, — но лучше бы тебе больше ничего такого не делать, а то они действительно навалятся на тебя — мало не покажется.
Она подобрала свою куртку. Та тяжело повисла у нее на руке.
— Ой, я совсем забыла, я же тебе тут кое-что принесла! Для рождественского подарка, пожалуй, скучновато, но я знаю, что твой отец ни за что не позволит это купить — или читать в школе, — она протянула Элле сверток. — Увидимся! Позвони мне вечером.
— Ладно, только мне придется спросить разрешения у папы.
— Ну, уж в Рождество-то он разрешит тебе один местный звонок. Всего за один пенс в минуту — он ведь не будет против, если ты потратишь один пенс!
— Мне придется спросить разрешения, — повторила Элла, провожая Холли на лестницу, но остановилась у края площадки. Ее родители были в холле. — Пока! — прошептала она, и проскользнула обратно в комнату.
Холли перекинула куртку через плечо, и важно спустилась по ступенькам.
— Привет, мистер Уоллис! Привет, миссис Уоллис! — она знала, что они ничего ей не сделают. — Мистер Уоллис, — спросила она, дерзко встав перед ним, — Эллу ведь не исключат из школы, правда?
Кен Уоллис был здоровенным мужчиной. Когда он обернулся, оказалось, что он на целый фут выше Холли, а весил он раза в три больше. Манжеты его рубашки были дважды подвернуты, и рукава обтягивали могучие мускулы. На обеих кистях у него были татуировки — руль «Харлей-Дэвидсона» с черепом, и кельтский крест.
На правой руке он носил широкое серебряное кольцо. До Холли вдруг дошло, что черные, размером с фасолину синяки, иногда появлявшиеся на руках и лице Эллы, были отпечатками этого самого кольца.
— А с чего бы ее должны исключить? — осведомился он.
— Нет, ничего. Просто шутка… — она попятилась к выходу, но он преградил ей дорогу.
— Что она такого сделала, чтобы ее исключили?
— Вы же сами знаете. Извините, это была шутка! — Он не посмеет ее тронуть. Если он ее хоть пальцем тронет, она расскажет об этом своему отцу.
Рука с серебряным кольцом маячила в паре дюймов от ее локтя.
— Нет, не знаю. Расскажи мне.
— Ну, когда она стащила ту машинку… — это не было стукачеством, мистер Уоллис уже знал про тот случай.
— Элла говорит, что не брала ее. Ты считаешь по-другому?
— Нет.
— Так что тогда? С чего ты решила, будто ее исключат?
— Вы же знаете. Когда ее отослали домой за то, что она швырялась в классе всякими вещами.