Человек в сером легко поднял из кроватки спящего Адриана, завернул в одеяло и повторил:
— Идем. Собирайся. Я подожду у дверей.
Джесси так и не поняла, как оказалась в Фардле. Кажется, они быстро двигались по проселочным дорогам. Наверное, в автомобиле. Позже она пыталась рассказать об этом подруге.
— Я была такая сонная, ничего не соображала. Может, меня ангел нес. Нет, как же замечательно, что полиция вовремя добралась до мистера Персиммонса. Если бы он пристал ко мне, уж не знаю, хватило бы мне духу отказать ему.
— Ну и что? — удивилась подруга — Зато у тебя дом бы остался, и денег, я думаю, несчитано.
— Да ты что! — возмутилась Джесси. — Что ж, мне так и быть вдовой висельника? А он еще и убийца. Ну ты и скажешь, Лиззи! Я девушка порядочная. Это же все равно, что на панель идти.
Герцог провел ночь у архидиакона. Оба они спали беспокойно, хотя легли довольно поздно. Им удалось успеть на последний поезд, идущий до узловой станции в пяти милях от Фардля. И в поезде, и потом, на проселочной дороге, архидиакон никак не мог справиться с Граалем. Уходя из лавки на Лорд-Мэр-стрит, он захватил лист бумаги, дабы не смущать неверующих видом служебного сосуда на улице, но бумага расползалась, края то и дело разъезжались, и Чаша вылезала на свет. В вагоне им попался жизнерадостный, слегка подвыпивший турист, развеселившийся еще больше при виде потира и полдороги потешавшийся над церковью и клиром.
Архидиакон забеспокоился, не ввел ли он в соблазн одного из малых сих, еще не отрешившихся от суеты. Но, выйдя на проселок, он обрел обычную невозмутимость, а придя домой, отверг предложение герцога дежурить по очереди возле Чаши.
— Я совсем сплю, — виновато, но твердо сказал он. — В конце концов, день выдался трудный. Как кто-то говорил, дайте мне встретить Бога на свежую голову.
— Доктор Джонсон, — машинально ответил герцог и улыбнулся. — Наверное, вы правы. Не зря же Он даровал нам сон.
— Ибо вовек милость Его, — совершенно серьезно откликнулся архидиакон, и они расстались, пожелав друг другу спокойной ночи.
Рано поутру Барбара Рекстоу проснулась у себя в коттедже. Она тихонько, чтобы не разбудить Лайонела, встала и вышла на крыльцо. Неподалеку, в траве, Адриан играл с человеком в сером, которого она так и не смогла вспомнить днем раньше. Рассмеявшись, Барбара подбежала к ним. Адриан — свежий и неугомонный — кинулся к ней со всех ног и тут же обрушил на мать кучу новостей и приветствий, а она пыталась слушать и все поглядывала на незнакомца, ожидая разъяснений.
— Грегори Персиммонс арестован, — сказал человек в сером. — Он признался в убийстве, а поскольку я был там, я привез вашего сына. Он прекрасно спал, а с тех пор, как проснулся, мы играем здесь.
Барбара одной рукой держала сына, другой откидывала со лба непокорный локон. Мелькнул длинный шрам на запястье.
— Очень любезно с вашей стороны, — проговорила она, — Но как же мистер Персиммонс?.. Какой ужас!
— Миссис Рекстоу, вы и в самом деле так думаете? — с улыбкой спросил незнакомец.
Барбара вспыхнула и посерьезнела.
— Нет, — сказала она. — По крайней мере, я не удивляюсь. С тех пор как я вас встретила, я иначе отношусь к мистеру Персиммонсу.
— Вот и хорошо, — начал пресвитер Иоанн, но его прервал громкий возглас Адриана.
— Потише, милый, — рассеянно сказала Барбара, — Что ты говоришь? В церковь? Пойдем, если хочешь. Боюсь, — добавила она, глядя на Иоанна и снова краснея, — мы ходим в церковь реже, чем надо.
— Но ведь это — средство, — отвечал ее собеседник. — Одно из средств. Наверное, самое лучшее почти для всех, а для некоторых и вовсе единственное. Не скажу, что оно так уж важно, но средства либо есть, либо их нет. Если вы ими не пользуетесь, не стоит из-за этого горевать. Если они вам нужны, не стоит пренебрегать ими.
— Да, — не совсем уверенно сказала Барбара. — Вот Лайонела в детстве просто затравили этим, и теперь его в церковь не затащишь…
— Враги человеку домашние его, — грустно улыбнулся Иоанн, но в ответ на ее недоуменный взгляд продолжать не стал, а просто произнес:
— Надо пойти. Сегодня утром Адриан обещал прислуживать мне.
— Прислуживать? — удивилась Барбара. — Но ведь он не сможет! Ему пятый год, он ничего в этом не понимает…
— У него все прекрасно получится, миссис Рекстоу, — успокоил ее Иоанн, а его юный друг снова вмешался, воззвав к Барбаре:
— Мама! Мы играли в крикет! Ты будешь после завтрака с нами играть?
— Мы же собирались идти в церковь, милый, — удивилась Барбара.
— Ну, после церкви. Будешь?
Впрочем, ответа он ждать не стал. На крыльцо вышел Лайонел в пижаме, и Адриан бросился к отцу, спеша сообщить жизненно важные новости. Взрослые неторопливо пошли за ним.
Новость об аресте Персиммонса потрясла Лайонела разве что своей неожиданностью. Он тут же с ужасом взглянул на Адриана, словно вопрошая судьбу об участи, уготованной этой невинной, непоседливой маленькой жизни. Барбара предложила позавтракать или просто выпить кофе с печеньем перед тем, как идти в церковь, и упорхнула в коттедж вместе с Адрианом. Тогда Иоанн сказал Лайонелу:
— Он может и спастись.
Лайонел взглянул на него, чувствуя, как зреет очередная химера.
— О, да, — растерянно ответил он. — Да, конечно, но мне все кажется, что его поджидает какой-то удар…
— Очень может быть, — кивнул незнакомец. — Но ведь и удар иногда приводит к счастливым последствиям. Эти вещи не злы по сути. Вы слишком боитесь их.
— Да я всего боюсь, — неожиданно откровенно ответил Лайонел. — И совершенно не понимаю, как остальные не боятся. В городе столько всяких опасностей, но там ты оглушен и ослеплен. А здесь так спокойно, тихо… волей-неволей думаешь: что за этим кроется?
— Разве в жизни нет ничего хорошего? — спросил пресвитер Иоанн.
Лайонел ответил чуть ли не зло:
— Да разве вы не видите? Когда все особенно хорошо, именно тогда и ждешь плохого. Не представляю, что с этим делать. Разве что упиваться каждой минутой и ни о чем не помнить.
— Не думаю, что вы упиваетесь, — улыбнулся Иоанн. — А вы уверены, что не любите своих страхов?
— Нет, не уверен, — сказал Лайонел. — Ни в чем я не уверен. Наверное, мне нравится ощущать их, хотя я их ненавижу… Сам не пойму, в чем туг дело.
— В том, — сказал Иоанн, — что они создают ощущение жизни. Вы ведь не даете им до конца овладеть вами. Они мучают вас, но дают жизнь уму и сердцу. Вы даже хотите смерти. Но само это желание уже говорит о том, как страстно и сильно вы любите жизнь.
Лайонел неуверенно улыбнулся.
— «Heautontimoroumenos» [37] ? — с сомнением произнес он.