— Полгода?
— Я беременна, Виктор! Я была уже на третьем месяце, когда ты появился в нашем имении. Думаешь, иначе бы я позволила прикоснуться к себе? Ты не заметил моей ненависти — точно так же, как не замечал растущего живота. — Она набросилась на меня. — Неужели я неясно выражалась? Разве я не твердила сотню раз, что червь присосался ко мне, как пиявка?
— Червь… Я думал, живот распух от болезни. Считал, что ты умираешь.
— Это и есть болезнь, и я действительно погибаю. Я знаю, что дети превращают женщину в ничтожество! Я буду как наша певчая пташка, Кэсси Берк. — Она прижала ладони к вискам. — Я пила мерзкие зелья Бидди Джозефс. Отправилась за тобой в изнурительное странствие, скакала на лошади, голодала сама, чтобы уморить его. Той ночью в избе я нарочно дразнила тебя, чтобы ты меня ударил. Но в последнюю минуту ты отвернулся, и отродье осталось во мне, — горестно продолжала она. — Я надеялась, что дрэксемский врач выскоблит его, но он отказался. Оно совсем крохотное — даже ты ни о чем не догадался. Одна надежда на то, что тварь родится мертвой. Но даже если выживет, с такой матерью она не протянет и пары минут.
Я сел на землю: ноги подкосились.
— Кто отец? Уж наверняка не тот, за кого ты вышла.
— Мои родители думали, что это твой ребенок, что ты появился в Таркенвилле задолго до того, как показался им на глаза.
— Мой? — Я прыснул со смеху.
— Потому-то отец и хотел тебя убить: ты изнасиловал его дочь. Не важно, с ее согласия или нет. И даже его симпатия к тебе ничего не могла изменить.
— Как родители выведали, что ты беременна?
— Я разжаловала служанку, едва поняла, что ей не придется, как раньше, отстирывать белье во время моего ежемесячного недомогания. Мне чудилось, будто я толстею ежеминутно, и я забрала у прислуги свои старые платья с высокой талией. Они давно вышли из моды, еще когда я их отдавала, но зато были свободные и не нуждались в корсете. Я стала носить повсюду шаль — надела ее даже на бал-маскарад. Все лишь затем, чтобы отвлечь внимание от раздувшегося живота. Но я, наоборот, только привлекла к себе внимание непривычным поведением. Лили Уинтерборн одевается без прислуги? Стирает собственное белье? Носит старомодные платья? Мы выдаем себя сами. В конечном счете, даже враги не нужны.
Она надула губы, злясь из-за собственной неосмотрительности.
— Мать догадалась, и я не стала отпираться. Она поспешно устроила свадьбу. Ведь от поклонников отбоя не было. — Лили разгладила куртку, точно птичка, чистящая перышки. — Жених не задавал никаких вопросов. Он и так был одной ногой в могиле. Он думал, что в худшем случае скоро умрет, но умрет счастливым человеком. Ну а в лучшем — молодая красавица жена продлит его жизнь еще на год.
— А что с… червем? — Я не смог подобрать ему иного названия.
— Я решила где-нибудь спрятаться и избавиться от мертвого плода.
— Мертвый плод? Ах да, ты же никудышная мать… — Я почесал голову. — Так кто же отец ребенка? — Перед глазами пронеслись десятки лиц на бале-маскараде. — Неужели ему все равно?
— Я не знаю, кто отец, Виктор, а значит, и он тоже не знает. — Глаза ее заблестели, губы изогнулись в лукавой улыбке. — По правде говоря, я выгуливала собак по ночам не для того, чтобы развлечь их, а чтобы развлечься самой.
Это было выше моего понимания.
— Почему же ты осталась со мной? Такого человека, как твой муж, вряд ли волновало бы твое целомудрие.
— Ты недооцениваешь притязания мужа, особенно если он столь откровенно купил себе жену. Конечно, я не была непорочной девой, он знал и мирился с этим, хоть и не догадывался о черве. Но раз уж я стала его женой, моя связь с другим мужчиной была бы для него оскорбительна, а уж с тобой — и подавно. Были и другие причины, по которым я осталась с тобой. — Она повернулась на шум океана, уже неразличимого в темноте. — Когда ты меня похитил, я решила не возвращаться, пока не убью червя. Муж мне больше не понадобится. Но как женщина может путешествовать без спутника? Мне требовалась охрана. К тому же мой прекрасный дом сгорел. Уйдет много времени на его восстановление, прежде чем я смогу вернуться и предъявить права на свое… свои… Ну и к тому времени…
Она осеклась.
— Что, Лили? Какое еще оправдание нашла твоя извращенная логика?
— Ты никогда не познаешь меня! — возбужденно крикнула она. — Никогда!
— Больно надо.
Злость сошла с ее лица, сменившись сначала выражением спокойствия, а затем медленно появившейся улыбкой — словно чередовались маски. Лили прошагала по песку разделявшие нас пару футов, наклонилась, провела пальцем по моей щеке, нагнулась ниже и жадно припала ртом к моим губам. В нерешительности я заглянул ей в глаза, но там было слишком темно, и ночь тоже была слишком черна. Я бездумно отдался поцелую. Мои пальцы сомкнулись у нее на талии, и я притянул Лили к себе. Она вызывала у меня неприязнь, но физически я все равно хотел ее.
Неужели плоть так легко предает мужскую душу? Или все дело в моем строении: каждая часть тела стремится достичь своей цели?
Ее дыхание над ухом вторило реву океана, гулу крови в моих жилах. Лили прошептала:
— Еще никогда я не вызывала у тебя такой ненависти, и еще никогда тебе не хотелось так меня ударить, но ты все равно меня вожделеешь.
Я спихнул ее на песок, встряхнул затекшие ноги и направился обратно к Мак-Грегору. Моя неотвязная питомица со смехом следовала за мной.
В окнах было темно: все лампы потухли, кроме одной. Не так уж поздно, чтобы Мак-Грегор лег спать, если только он не вздремнул, дожидаясь нас. Чтобы не испугать его, я сначала постучал в дверь, а уж потом открыл ее.
— Мак-Грегор? — негромко окликнул я.
Было непривычно темно, но я не почуял подвоха и шагнул внутрь.
— Дугалл?
Мак-Грегор лежал в дальнем углу, его дородное тело обмякло, из окровавленной груди торчал нож.
Лили заглянула из-за моей спины.
— Он мертв!
— Да, мертв, — послышался голос из мрака. — Он назвался твоим другом и не оставил мне выбора. У меня же нет друзей, значит, и у тебя их не может быть.
Рядом с головой Мак-Грегора появились два сапога — из тьмы на свет гаснущего огня, хромая, вышел человек. Я медленно и опасливо поднял взгляд… с искривленных колен… на горбатую фигуру… лицо, высохшее и покрытое белыми чешуйками в одних местах, изрезанное едва зажившими шрамами — в других. Я почти ощутил запах дыма, еще исходивший от горелой кожи.
— Теперь я такой же урод, как ты, — сказал Уолтон и перевел взгляд на живот Лили. — Но вижу, я не первое твое создание.
— Ты жив!
— Ненависть способна чудом вернуть к жизни.
Лили шагнула вперед и начала расспрашивать дядю:
— Мой дом восстановили? Рабочие пытались меня обмануть?