Я сгреб ее сзади за плечи и поставил на колени.
— Здесь стоит твой дядя, которого мы считали погибшим. Он точно знает о судьбе твоей матери, а ты спрашиваешь о своем доме? Спроси о матери, Лили!
— Моя сестра умерла от разрыва сердца, решив, что я погиб.
Маргарет мертва? Я сделал Лили сиротой, взвалив еще один грех на свои усталые плечи. Как я мог бросить ее теперь, когда Маргарет и Мак-Грегор погибли? Стоя у нее за спиной, я не видел, могла ли она осознать своим помутившимся рассудком смысл сказанного.
— Твоя мать погибла в ночь пожара, — произнес Уолтон. — Он рассказал тебе, как спалил дом дотла? Я попал в самое пекло. Одежда и волосы вспыхнули, и я выбросился из окна. Моя дорогая Маргарет накрыла мое изломанное тело своим, чтобы загасить пламя. — Его грубый голос стал резче. — Лежа на мне, она всем весом давила на мою опаленную плоть. Я закричал, но мои связки не слушались меня. Я не мог даже пискнуть, не мог шелохнуться или вздохнуть. Она решила, что я погиб, и сама умерла на месте: ее бедное сердце разорвалось от горя.
В его глазах не светилось ни единого огонька — там царила непроглядная тьма.
Он был моим двойником, моим подобием, и он был ужасен.
Столько времени мы обменивались с ним лишь парой фраз, и вот на меня вылился целый поток безумия. А ведь прошло всего несколько минут после шокирующих откровений Лили, и тело убитого Мак-Грегора еще лежало у моих ног.
— Десять лет! — воскликнул я. — Десять лет ты охотился за мной. Десять лет убивал всех, кто сказал мне хоть одно доброе слово. — Я показал на Мак-Грегора: — Из-за чего? Из-за мимолетной встречи с незнакомцем, поведавшим историю, пригодную разве что для сборника детских сказок?
— Незнакомец? Да ты отнял у меня единственного человека, познавшего мою душу!
Этот всплеск эмоций подкосил Уолтона, и он стал задыхаться. Проковыляв мимо трупа, он опустился в кресло-качалку и положил руки на подлокотники. В свете гаснущего огня я заметил пустоту между костяшками на месте среднего пальца. Уолтон с улыбкой протянул мне узловатую руку.
— Хранишь его как талисман? — спросил он. — А кольцо? Или ты подарил его своей шлюхе?
Я покачал головой:
— Все ушло под лед.
— Как и мой корабль.
— Твой корабль утопил не я, а сама природа.
— Может, это она меня изувечила? Украла у меня полюс, а вместе с ним — любовь и прощение людей? Заставляла быть святым, пока дьявол плодился и размножался?
Глаза его были пусты, речь монотонна, лицо ничего не выражало. Эта апатия, эти странные слова, намекавшие на похоть, пугали и раздражали еще больше, нежели его гнев.
— Не понимаю, — сказал я.
— Ты же зверь, — ответил Уолтон. — Понимать тебе не дано — только убивать.
Лили встала между нами.
Наверное, желая привлечь наше внимание, она энергично пнула Мак-Грегора и со смешком сказала:
— Бедная бабуля. Вот за кого ей надо было бояться.
Уолтон и Лили — вот они, люди, на которых я мечтал стать похожим.
Меня затошнило.
— Видишь, Виктор? Правильно, что я не ела похлебку.
Я поперхнулся от смеха, вытирая с губ рвоту. Мы все безумцы — все, кто находится в этой комнате и за ее пределами: весь мир сошел с ума.
— Уинтерборн предупреждал меня, — сказал я. — Насчет крови Уолтонов.
— Уинтерборн — глупец, — усмехнулся Уолтон. — А Маргарет на том свете будет лучше.
Я резко вскинул голову:
— Он уцелел? Отец Лили жив?
— Он ей не отец. Да, этот дурак еще жив.
— Ты слышала, Лили? Твой отец жив! — Мне хотелось воскликнуть: «Мой отец жив!» Я не сознавал всего груза горя, пока он не свалился с плеч. Голова закружилась, и я прислонился к стене.
— Так, значит, дом пока еще не мой? Эх, Виктор!
— Виктор?! — Безобразное лицо Уолтона стало еще ужаснее от ярости. — Ты посмел взять имя Франкенштейна? А ты, — он повернулся к Лили, — почему ты так по-свойски обращаешься к нему? — В отвращении поджав потрескавшиеся губы, он посмотрел на каждого из нас, потом сплюнул в огонь. — То, что ты сделала, твоей матери не привиделось бы и в страшном сне.
— Ты имеешь в виду, что я полюбила чудовище? — Жеманно улыбаясь, Лили погладила мое тело, показывая тем самым, что мы с ней были в близких отношениях, и крепко прижалась, изображая обольстительницу. — Да, полюбила.
Я отпихнул ее:
— Ты думаешь, что терзаешь меня, а сама лишь подвергаешь опасности себя!
— Ты об этом глупце?
Не успела Лили вымолвить, как Уолтон вскочил и схватился за нож, торчавший в груди Мак-Грегора. Когда он выдернул клинок из ребер, я уже схватил железный котелок, стоявший на плите.
Уолтон кинулся на Лили.
Я застыл от изумления, и он злобно полоснул ее. Правда, целясь в глотку, немного перестарался, попал в щеку и оступился. Пока он падал, я ударил его котелком по голове. Уолтон рухнул, крепко сжимая в руке нож.
Тяжело дыша, он посмотрел на меня. Безумие на миг отступило, и я заглянул во тьму за черной пеленой его глаз.
— Убей меня, — сказал он. — Это твой единственный шанс. Твой и ее.
В моих пальцах пульсировала сама смерть, но за одну ночь я стал человечнее, чем они оба.
Убить сумасшедшего калеку, пока Уинтерборн дожидается своей участи?
Я сгреб Лили и быстро выволок ее на улицу.
У горы Крогодейл
6 января
Уинтерборн жив.
Теперь мне оставалось лишь вернуться в Таркенвилль — обратно к нему. Решение я принял сразу, как только вышел из дома Мак-Грегора.
Отбежав на пару шагов и волоча за собой спотыкавшуюся Лили, я оглянулся через плечо. Изогнутая фигура Уолтона выделялась силуэтом на фоне двери.
— Убийство! — Его скрипучий голос пронзил тишину деревни. — На помощь, убийство! Дугалла Мак-Грегора зарезали!
Голос стал громче и настигал нас повсюду, что было бы не под силу самому Уолтону. Селяне с треском открывали окна.
— Что случилось?
— Дугалла убили? Не может быть!
Я затащил Лили в темноту. Опасаясь, что она все еще не в себе и может засмеяться или закричать, я заткнул ей рот ладонью. Я тотчас почувствовал на руке кровь от удара Уолтона.
— Слушай меня, — прошептал я. — Даже теперь твой дядя настроил против нас весь город. Если мы вернемся, чтобы рассказать правду, нас схватят, и тогда ты достанешься ему. Ты ранена. Я смогу обработать порез, если будешь сидеть смирно.