Розетка в домике одна. Когда плитка работает, опасно включать еще и свет. Для готовки он зажег над плитой лампочку на батарейках – свой подарок, а я светила ему фонариком, пока он рассматривал мои фотоальбомы. Фонарик горел тускло, но он уверял, что все хорошо видит. Однако не похвалил даже тех кадров, которыми восхищались все. Я была разочарована. Позже выяснилось, что ничего он там толком не разглядел. А может, мысли были заняты другим.
Все-таки я еще трепетала перед предстоящими нам переменами, поэтому для храбрости надралась привезенного им белого вина. После еды он произнес чудную фразу: «Давай полежим вместе!»
Ярослав с запозданием обнаружил, что находится на пороге описания любовной сцены, главным действующим лицом которой будет его старший друг и учитель. Он зажмурился, чтобы не видеть строк, по которым автоматически бежал взгляд, но успел выхватить что-то, к своей радости, вполне целомудренное:
«…Разговаривали. Он сказал: «Я всю неделю мечтал об этом: твоя голова на моем плече!» И меня буквально преследовала эта простая фантазия… Сказала: «Гад! Вот почему я всю неделю мучилась, только об этом и думала!»
Ярослав отжмурил один глаз. Ему снова повезло – ничего интимного: «…это только с женой. Хотя бы гражданской!» Я услышала так: меня зовут в жены, для начала – гражданские!..»
Ярослав заметил, что пропускает куски текста не случайно: они вычеркнуты простым карандашом. Не замазаны, а просто вычеркнуты. Мол, если ты человек порядочный и нет суровой необходимости, не читай это, пожалуйста! Он отер выступивший на лбу пот. Такую пытку могла придумать только женщина! Не потому, что так уж хочется заглянуть в запрещенное, а потому, что оно же само лезет в глаза! Он положил тетрадь на колени и закрыл широкими ладонями весь текст, кроме следующего разрешенного участка. Свободным от карандашного барьера оказался вовсе обрывок без начала и конца:
«Ни разу позже он не обращался ко мне так: «моя родная». Я решила: раз он предоставляет выбор мне, значит, сам был бы не против, даже за. «Нет! – я истово замотала головой. – Нет-нет, не надо!» – уверенная: он понимает, на что я соглашаюсь!»
Ярослав совсем не понял загадочной фразы. Она говорит: «нет, нет, нет» – и это означает какое-то эпохальное согласие. Он так разозлился, что приподнял ладонь. Пробормотал смущенно: «Ах, вот в чем дело!» Речь шла о системе предохранения и вероятной беременности. Чтобы понять это, Ярославу пришлось пройти через мучительное смущение: откровенная картина, описанная Ксенией, вспыхнула перед его глазами, тем более отчетливая, что героиню сцены он однажды повстречал в интимной обстановке, хоть и в виде астральной проекции, а с героем, то есть Григорием, был знаком тысячу лет…
Да, теперь Ярослав ясно сознавал, что в спальне Григория «встретил» тогда именно Ксению, только была она там совсем другой: не усталой, печальной, обреченно принимающей свою участь, а юной, задорной и нежной! Вспомнились ночнушка и брючки, запрятанные на полке под постельным бельем. Естественно, тип женской энергетики, отпечатавшийся на этих вещах, казался ему смутно знакомым, как и сама утренняя «посетительница». Если бы не различия в состоянии ее души, он узнал бы Ксению еще в тот момент – ведь они уже были знакомы!
Следующую страницу, которая была зачеркнута целиком, он с облегчением пролистнул. Снова отер пот со лба. Можно немного расслабиться: этот листок чистый, без карандашных заборчиков!
«… В этом было столько нежности, свободы, открытости, доверия! Близости!
Потом пили чай – уже не из самовара: на это не было сил!
Говорили об именах. Почему его так назвали, почему меня, кто какие сокращения предпочитает. Ему нравится мое имя: можно звать весело и звонко – Ксенька. Я: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!» Искренне посмеялся. А какие варианты своего имени он предпочитает? «Гриша, Григорий. Не люблю, когда зовут Грегом: это на иностранный манер, а я же русский и живу в России!»
Он колебался, уехать или остаться до утра. Объяснил: на неудобной кровати спать не может из-за поврежденной в спортивных занятиях спины, да и на работу утром. Я рассказала, как просила у соседки разрешения поставить у ее ворот его машину: мол, друг приезжает, уедет поздно, среди ночи. А та осведомилась строго: «Почему ж до утра не останется?» Он сказал, что ради удовольствия старушки-соседки надо бы остаться. Но в последний момент все-таки передумал.
Сладко было все, сам воздух, растения вокруг, новый дом, старый сарай, заборы были пропитаны сладостью. Сладко было обнять его на прощание у машины, поцеловать в губы. Ложка горечи: расставаться приходится! Попросила: напиши эсэмэс, как доберешься до дома! Обещал. Жду. По расчету, должен был уже доехать. Нет эсэмэс. Пишу сама, мол, как добрался, все ли в порядке? Добавляю: «Не могу заснуть. Ты рядом почти осязаемо!» Это было правдой. Я чувствовала его так, как будто он здесь!»
Как трудно читать! Ярослав то и дело отирал пот со лба. Какой мощный поток энергии льется сквозь этот текст! И ладно бы пробивало по одной сердечной чакре, но чем дальше, тем заметнее другой компонент. Все равно что смотреть эротическое кино, только эффект гораздо сильнее! Поток шел не от текста, а именно сквозь текст, который служил как бы аккумулятором и проводником. Ярослав окончательно понял, почему такой крупный энергетический пробой в кабинете Царевой забирал так несоразмерно мало энергии из окружающего пространства и жизненной силы – из людей поблизости: в «дырку» качалась энергия из другого времени, из прошлого, быть может, самого ближайшего – когда Ксения и Григорий были вместе. Ниточки от этого мини-коллапса должны были протянуться и в настоящий момент, но воздействие их очень трудно, практически невозможно проследить!
«Через некоторое время от него приходит: «Ты тоже со мной, моя милая!» Как-то холодновато мне показалось. Где «родная» и вообще всякие нежности?! Но он, видно, устал до полной невозможности что-либо делать, тем более набирать эсэмэс. Потом мы по какому-то поводу обсуждали, как я хорошо его чувствую. Я первая об этом заговорила, а он неожиданно подтвердил: вот тогда твоя эсэмэс пришла ровно в тот момент, когда я вернулся домой; только я сразу побежал в душ, а после собирался тебе написать. Пример как раз ничего не доказывает: я просто точно рассчитала время.
Всю ночь не сомкнула глаз.
Утром от него долго – тишина. Переживала! Я потом часто с ума сходила, если он хотя бы на два часа дольше расчетного времени не выйдет на связь. Плакала, все порывалась в такие моменты написать ему: «Ну что, бросил в набежавшую волну?» Но мне не приходила в голову мысль, которой мается большинство женщин: мол, получил что хотел – и привет! Я боялась, вдруг сделала, сказала что-то не так, или не подхожу чем-то.
Он стал звонить. Это было счастье: два-три раза в день слышать его голос! Подбросил мне денег на телефонный счет. Я написала: много не клади – могут уворовать! Он: «Положил 500 р. Надеюсь, эта сумма не привлечет внимание врага!» Беседовали подолгу – минут по двадцать, по полчаса. В обеденный перерыв он выходил на набережную и звонил оттуда. Мама, когда все это пронаблюдала, пожив несколько дней на даче, удивилась, что человек в пятьдесят лет может быть столь романтичным. А мне казалось, что это единственно нормальное поведение! Он объяснил, сам – я не спрашивала: «У нас с тобой сейчас такая стадия…» Я нежно посмеялась: «Химик! Процесс на стадии разделил!» Лучше бы выяснила, какой процесс, чем характеризуется стадия и какая следующая! По-моему, он очень ценил эту мою способность не задавать лишних вопросов и как бы понимать недосказанное с полуслова. Если бы я и впрямь всегда понимала верно! Вряд ли он сам ясно сознавал в тот момент, что имеет в виду. Проговаривая мне ответ, мог бы четче сформулировать для самого себя собственные намерения. Между тем его отчаянное, на пустом месте: «Не копай в меня глубоко: мне это больно!» Об этом – позже. Факт: он не «дискутировал» то, о чем не желал говорить или боялся думать.