Надеюсь, в качестве работника незримой вселенской фабрики, производящей тонкую материю любви, я не уступал своей жене по нормам выработки и качеству изготовляемой продукции…
Воспоминания об утраченном, казалось бы, должны были окончательно выбить меня из колеи, но я, напротив, радовался им и впервые с того момента, как понял, что заблудился, дышал полной грудью. Вновь обретенные воспоминания о жене оказались такими легкими и светлыми, что само собой верилось: все теперь наладится, теперь нам гораздо легче встретиться, чем не встретиться.
Автомобиль едва полз по дороге из-за бесконечных выбоин на проезжей части, которую только условно можно было назвать асфальтированной. Погруженный в размышления, я незаметно для себя вновь подъехал к тому заветному перекрестку, от которого оба раза начинался мой путь по городу. Я свернул в боковой проезд, остановился и вышел из машины. Автомобиль, как всегда, немелодично квакнул, запираясь.
Улица, на которой я оказался, имела сельский и малообжитой вид. Преобладали одноэтажные частные дома. Фонари здесь если и попадались, то горели с пятого на десятый тусклым красноватым светом. Местные жители, как видно, отходили ко сну очень рано, так как в соседних домах не светилось ни одно окно. Палисадники вокруг домов были окружены заборами — где грубо сколоченными из широких досок, где аккуратненько собранными из штакетника. За заборами — высокие неопрятного вида растения, как бурьян.
Я прогулялся по перекрестку, внимательно исследовал неверный указатель в надежде найти еще какие-то надписи или обнаружить, что прежде он был подвешен по-другому. Наконец я остановился посреди рокового пересечения дорог, бессмысленно уставившись в темную даль.
Нужно было возвращаться к машине, садиться за руль и продолжать путь. Но я не двигался с места. Неодолимая тяжесть навалилась на меня, ноги налились свинцом. Эта темная, неопрятная улица так напомнила мои собственные сны!
Жена, исчезая из моей жизни, докладывала мне по мобильной связи, что идет по какой-то бесконечно длинной улице, где фонари светят так тускло, что не разобрать надписей на табличках, прикрепленных к стенам домов. От тягостного воспоминания об этом телефонном разговоре снова, как тогда, болью стиснуло сердце… Потом я долго искал жену и постепенно забывал ее. Потом забыл о ее существовании совсем. Однако темная улица с черными палисадниками и глубокими выбоинами на мостовой часто снилась мне в неприятных тревожных снах.
Мне не хотелось уходить. Хотелось остаться здесь, стоять неподвижно и неподвижным взглядом смотреть вперед, вдаль.
Мой разум протестовал против того, чтобы задерживаться на этой неприветливой темной улице, в инфернальном городке Славянск-на-Кубани. Здесь нечего делать, и следует продолжить свой путь. Я должен торопиться. Жена ждет меня. Что с ней будет, если я ее не найду?!
Я сделал шаг в сторону, другой. Еще немного — и перспективу перекроет темный угол трехэтажного здания.
Я совершенно ясно почувствовал, что, даже если уйду, мое сердце навсегда останется здесь, на неприветливой, разбитой улице моих страшных снов. Нет ему, моему сердцу, ничего роднее и дороже этой чужой и страшной длинной извилистой улицы.
Вдали, там, где противоположный конец улицы растворялся в темноте, из ночного мрака проступила крошечная светлая фигурка.
Сердце полетело в пустоту. Я зашатался, теряя опору.
Я хотел пойти вперед, навстречу, но боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть видение.
* * *
Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на дорогу, по которой крошечная фигурка торопливо шла ему навстречу. Он совсем перестал дышать.
Как ни торопилась фигурка, она приближалась очень медленно, постепенно обретая очертания, пропорции, цвет.
Серебристая, как будто светящаяся, стройная женщина сбивчиво шагала по пустой бесконечно длинной ночной улице. Тусклые фонари горели через три на четвертый; за кустами у обочин, за растениями палисадников караулила густая темнота, и стены домов чернели, сливаясь с беззвездным небом, и ни одно окно не светилось. Багровое зарево гигантского факела за его спиной слабо отдавалось в коньках крыш.
Женщина не глядела по сторонам и под ноги — только вперед. Она то и дело спотыкалась на огромных выбоинах.
В ее неровном, сбивчивом шаге он, наконец, сумел различить особенности походки.
Мучительно долгий ее переход от одного горящего фонаря до другого — и он увидел черты лица и отблеск багрового пламени в ее глазах, устремленных вверх, далеко за его спину.
Его губы, повинуясь привычке, сложились в то имя, которого он не помнил, но в легких не хватило воздуха ни на звук, ни на самый слабый хрип.
* * *
— А у меня с автобусом так неудачно вышло, — как ни в чем не бывало, весело рассказывала она. — Хотела попасть в Краснодар, а добралась вот, видишь, только до Славянска.
— Попадать совсем не туда, куда тебе нужно, на ночь глядя — это, как я заметил, одна из самых стойких твоих привычек… — вставил я.
Она робко улыбнулась:
— Точно! Откуда… ты знаешь?
Я вздохнул и пожал плечами.
— Что-то случилось на дороге. Автобусы вообще ходят очень редко, а мы еще ждали на остановке лишних часа три. Пришел краснодарский — мы все, наконец, счастливые и довольные, загрузились в него. Вдруг водитель сообщает: по техническим причинам маршрут изменен, машина пойдет только до Славянска.
— Какие странные технические причины: полмаршрута можно проехать, а больше — ни-ни.
— Не знаю, он при мне несколько раз ломался и чинился в дороге. Короче говоря, большая часть пассажиров с матом и причитаниями автобус покинула. А я из упрямства решила остаться. Мало ли еще какие трудности будут. Надо продвигаться к цели, а не от нее.
— Где же ты собиралась ночевать?! — Этот вопрос пока волновал меня гораздо больше, чем другой: какова была цель ее перемещений в пространстве.
— Мне попутчики рассказали, как найти общежитие, чтобы заночевать. Вот я и шла, искала. Сдуру отказалась — мне одна бабушка, тоже пассажирка, предлагала: «Иди, дочка, у меня переночуешь». Впрочем, что ни делается, все к лучшему: зато я вас… тебя встретила.
Минуту назад она приветствовала меня словами:
— Господи! Неужели это вы?! Как хорошо! А что вы тут делаете?
Меня поразило эти «вы». Моя ли это Александра, если она меня едва узнает?!
Я сделал шаг ей навстречу, но расстояние между нами все равно оставалось слишком большим, чтобы я мог к ней прикоснуться.
— Разве ты… вы не помните, — сказал я, едва сдерживая дрожь в голосе, — что мы давно перешли на «ты»?
— Давно? Да-да, мы вообще давно не виделись. Извините. То есть извини. А… ты меня тоже не сразу узнал?