* * *
В конце мая Соломонов попросил себе небольшой отпуск и уехал к друзьям в Финляндию. Грише пришлось взять на себя часть его пациентов, и хлопот у него прибавилось. Вдобавок его наконец включили в график ночных дежурств. Похоже было, что его испытательный срок подходит к концу.
Первая ночная вахта пришлась на воскресенье. Гриша появился на работе к половине шестого вечера, переоделся, обошел кабинеты, принял у врачей их пациентов, оформил журнал, а затем занял место дежурного. Это была небольшая прозрачная кабинка между коридорами. На широком столе стояло несколько телефонов и шесть телевизионных терминалов. Переключая камеры и микрофоны, можно было прослушивать и просматривать все палаты в этом крыле.
Через несколько минут снизу позвонил охранник и, к удивлению Григория, сообщил, что к нему пришел посетитель. Гриша бегом спустился по лестнице в холл. У дверей, робко поглядывая по сторонам, стояла Алька.
– Алина! Ты откуда? – вымолвил Гриша. Он так удивился и обрадовался, что забыл даже поздороваться.
– Привет. – Она поцеловала его в щеку, вытерла помаду. – Пришла на тебя посмотреть. И узнать, почему ты нас забыл.
– Я не забыл! – горячо проговорил Гриша. – Честное слово, вспоминаю каждый день.
– Вспоминаешь... – укоризненно покачала головой Алька. – А что ж не заходишь?
– Не знаю. – Он виновато улыбнулся и вдруг спохватился: – Пойдем сядем. Извини, к себе пригласить не могу – режим.
Они расположились в кожаных креслах, Гриша по внутреннему телефону попросил принести кофе и пирожных.
– Здорово, что ты пришла, – сказал он. – Я соскучился, честное слово. Рассказывай, как там ребята, что нового?
– Да все по-старому, даже нечего рассказывать... – Алька начала было вспоминать – кто уволился, кто женился... Вдруг она остановилась. – Тебе, наверно, неинтересно все это слушать?
– Почему?
– Не знаю. Ты уже весь в другой жизни. Ушел – и ни слуху ни духу...
– Да нет же...
– Я понимаю, Гриша, – с грустью сказала Алька. – У тебя, наверно, сейчас времени совсем мало, да? А тебя, между прочим, все помнят.
– Помнят? И что говорят?
– Ничего плохого. Наоборот. Только обижаются, что ты пропал. Зазнался, наверно?
Алька посмотрела в окно. У крыльца прощались друг с другом и рассаживались по своим машинам врачи из воскресной смены.
– У вас тут, наверно, платят много.
– Нормально, – неохотно кивнул Гриша.
– А что с тем человеком, которого мы сюда привезли после аварии? Все-таки умер, наверно, да?
Гриша покачал головой:
– Он жив, Алька. Не знаю, каким чудом, но жив. Вот только поговорить с ним еще нельзя.
– Жив? – недоверчиво произнесла Алька. – Как же его смогли вытащить?
– Не знаю. Это не я делал. А кто знает – тот не говорит. И я не скажу, если что-то выясню.
– Даже по секрету?
– Знаю я ваши женские секреты.
– Да ладно тебе... Гриша, а я в институт поступаю.
– Решилась все-таки? Молодец, давно пора.
– Ага. Я вообще-то с завтрашнего дня в отпуске. Буду готовиться.
– Очень рад за тебя, Алька. Помочь чем-нибудь?
– Пока не знаю. Я позвоню, если что-то будет нужно, хорошо?
– Конечно, звони. У нас тут очень хорошая библиотека, можно найти что угодно. И я подскажу, если что...
– Я позвоню. Помнишь, какой скоро будет день?
– Какой?
– День медика! – рассмеялась Алька. – Тоже мне – доктор...
– Всегда забываю, – признался Григорий.
– В клубе «Энергетик» вечер будет, – сказала Алька, доставая из сумочки открытку с бледно-синим штампиком. – У меня приглашение, а пойти не смогу – буду билеты учить. Не хочешь сходить?
– Хочу, конечно, но... – Грише вдруг показалось, что подобные праздники – торжественные вечера в Домах культуры – уже не для него. Нет, вовсе не потому, что он стал слишком важной птицей. Это скромненькое приглашение адресовалось не ему, а таким, как Алька, и их там ждали.
– Сходи, все равно билет пропадает, – сказала Алька. – Там артисты выступать будут, потом – бал, наших увидишь. Начальство говорит, всех шампанским поить будут.
– Спасибо, – сказал растроганный Гриша. – Спасибо, Алька, что не забыла про меня.
– Там на два лица, – добавила она. – Можешь кого-нибудь взять. Вон у вас тут какие девушки ходят...
– Жалко, что ты не сможешь, – проговорил Гриша. – Вместе бы пошли...
– Ну, мне пора, – заторопилась Алька, заметив, что Гриша тайком взглянул на часы. – Не забывай нас, заходи.
– Зайду, обязательно! – пообещал Гриша. – Ты домой? Подожди, я попрошу кого-нибудь, чтоб тебя подвезли.
– Не надо, мне еще по магазинам... Счастливо!
Григорий отправился на свой пульт дежурного. Ему было и приятно, что про него вспомнили и навестили, и неловко, что он сам не сделал этого раньше.
Клиника уже почти опустела. Только несколько пациентов собрались в малом холле и играли в преферанс, сидя на диванах или в своих креслах-каталках.
До полуночи Гриша читал, не забывая поглядывать на мониторы. Вечер выдался спокойным. Некоторые пациенты стонали и метались во сне, но это считалось в порядке вещей.
Когда ноги затекли, а глаза стали побаливать, Гриша решил пройтись по коридорам своего сектора, размяться, а заодно и убедиться, что на территории все в порядке.
Он заглянул на кухню, взял кофе и не спеша зашагал по мягкой ковровой дорожке, которую буквально пару часов назад тщательно отпылесосили уборщицы. На случай экстренного вызова он сунул в карман трубку радиотелефона.
В пустом здании не было слышно ничего, кроме шороха собственных шагов. Однако стоило Григорию остановиться, как до него донесся протяжный унылый стон, пробившийся сквозь звукоизоляцию палаты. Кто-то из пациентов мучился во сне.
Затем подобный звук донесся из другой палаты. Многие здесь маялись по ночам, часто кричали, просыпались от неясных кошмаров. И это было не излечимо никакими транквилизаторами. Загадочный страх, терзавший во сне каждого из них, был неистребим. Разве что постоянно держать больных под общим наркозом...
Ночь, пустой коридор, тоскливые крики из-за дверей – Грише стало немного не по себе. Он не страдал мнительностью и слишком живым воображением, но здесь был случай особый. Десятки дверей, за каждой из которых находился терзаемый страхами и болезнями человек, загадочные судьбы, необъяснимые истории – все это выходило за рамки обычной врачебной работы. К этому нужно долго привыкать. Наивно думать, что после пары практических занятий в анатомичке твои нервы становятся стальными, а психика – несгибаемой.