Заметив мое замешательство, Торгу начал гасить свечи. Глаза у него блестели.
— Я называю это собрание Елисейскими полями вечного покоя, реликвиями каждого стертого с лица земли места, где я когда-либо бывал.
Мы вернулись за стол, и я с жадностью глотнула вина. Он наблюдал за мной не без любопытства.
— За… захватывающее зрелище, — промямлила я. — Точнее, выбивающее из колеи.
— Вот как? — Он провел рукой по глазам. — Меня эти предметы бесконечно волнуют. Они трогают и мучают меня больше изысканной персидской поэзии, кажутся проникновеннее слов Шекспира. Это ведь истинная суть нашего мира, разве нет? Сломанность.
— Я предпочитаю более прямолинейную красоту, — отозвалась я. — Но, боюсь, мне далеко до вашей утонченности. — И добавила некстати: — В том, что вас окружает, вы, вероятно, ищете ужас и боль.
Он удивленно моргнул.
— Напротив, я их отвергаю. Где вы тут увидели ужас?
Вопрос застал меня врасплох. Наверное, ему и в голову не пришло, что вкусы у него извращенные. Впрочем, само это слово не имеет смысла для человека, всю жизнь посвятившего почти непостижимому любованию самыми омерзительными чертами рода человеческого. Торгу быстро смягчился, очевидно, поняв, что я искренне пытаюсь проникнуть в суть его драгоценных предметов искусства, и это ему польстило. Правду сказать, я чуточку разыгрывала инженю. В художественных галереях Сохо я достаточно навидалась гротескных инсталляций. Уродство было одной из многих дорогостоящих и модных эстетик — испытанной и проверенной временем, как портретная живопись. Но кунсткамера Торгу воспринималась иначе. В ней не было поглощенности искусством. Тут чудилось что-то более серьезное.
— Ужас, — сказал он, — разумеется, в глазах смотрящего. Но я понимаю. Воистину понимаю. И все же разногласия у нас лишь поверхностные. Для вас ужас непременно предвестник муки. Для меня — чистая печаль горя. Для меня ужас — истина, а истина есть красота. Иными словами, у нас общие побуждения, только проявляются они по-разному.
Я с ним не согласилась, но сменила тему:
— Вы тут почти в полном одиночестве со своей коллекцией. Она вас не утомляет?
— Нет, это место не всегда было так отрезано от мира, как может показаться сейчас. Я говорю не про отель, который построен сравнительно недавно, а про саму местность. Когда-то тут был перекресток. Местечко находилось на пересечении путей между Западом и Востоком. Вспомните, эти два мира вели здесь войны. Вы даже представить себе не можете, сколько тел на моей памяти тут зарыли или сбросили в ямы.
Ого, уже исповедь? Или передо мной просто безнадежно вульгарный старик? Мне не хотелось вдаваться в детали из страха, как бы он не усомнился в моих намерениях. Вполне возможно, он меня испытывал, проверял, насколько я заинтересована в его кровавых преступлениях. Но, рассудила я, если на столь ранней стадии он готов расстаться с подобными «жареными» крохами, то позднее я без особого труда вытяну из него подробности.
— Расскажите о своей семье, — попросила я.
— У меня нет детей.
— Родители?
Он едва слышно застонал, будто вспоминать ему тяжело.
— Они родом из степи. Таких, как мой отец, впоследствии стали называть кулаками. Это был зажиточный крестьянин, которому, невзирая на все его богатство, устроили позорные похороны.
— Вы не против, если я буду делать заметки?
В его взгляде впервые сверкнула враждебность.
— О моих родителях? Я полагал, наше интервью будет интереснее, чем вам в настоящее время кажется.
Я отложила блокнот и принялась за курицу.
— И все же можете объяснить, что вы имели в виду, сказав, что вашему отцу устроили позорные похороны?
Кончиком ножа он указал на изгиб куриной грудки.
— На мой вкус, это самая лакомая часть. — Он отрезал немного от собственного куска. — Денег не было. И как многие в наших краях, мой отец был опозорен, а затем отомстил. По сути, до сих пор мстит.
В точности, как я умею задавать вопрос без слов — выразительным взглядом, движением бровей или едва слышным вздохом, прочие эмоции — пораженность, удивление или недоверие — я красноречивее выказываю молчанием. «Прикончи мима», — говорит обычно Роберт, когда я строго на него смотрю. Это одна из его любимых шуточек. Я не хотела насмехаться, но Торгу обиделся. Я не успела вовремя «прикончить мима».
— Весьма бестактно с вашей стороны, мисс Харкер, презирать чужие верования.
— Но… я не…
— Не говоря уже о том, что это опасно.
Он допил вино, отрезал еще кусок грудки, и темные зубы вонзились в мясо.
— Я лично занимался приготовлениями к похоронам — учитывая долги, которые мы не предусмотрели. Понимаете, мать истратила все. Поэтому отца я похоронил без надлежащих почестей. Его больше нет, утверждала мать, а для наследников он хотел бы лучшего. Его похоронили без коня. Она даже этого мне не позволила.
Похоже, его мама была здравомыслящей женщиной. Я-то думала, что коней вот уже тысячу лет ни с кем не хоронят.
— Но мне все-таки хотелось бы понять. Вы сказали, что он отомстил? После смерти?
Вино потекло у него по подбородку. Он дрожал.
— Без тени сомнения.
Мне вспомнилась Клемми Спенс. Вот уж кто был бы тут в своей стихии.
— Как вы узнали, что ваш отец желает мести? Он же был мертв?
Торгу положил приборы на стол, вытер старые руки салфеткой.
— От себя самого, дорогая.
— То есть?
Он положил салфетку.
— Посмотрите на меня. Приглядитесь. Я — свидетельство его бесконечной ярости.
Его горе ударило меня, как волна, было ощутимым, как жар. Скорее всего — даже нет, определенно, — ничего этого он в микрофон не повторит. Но что, если… И что нам делать тогда? Разве не придется показать это зрителям? Теоретически рассказ о несоблюденном ритуале при похоронах отца превратит историю о главаре преступного мира в нечто более таинственное. Но на практике, если все-таки делать репортаж об организованной преступности, подобные жуткие байки лишь собьют зрителей с толку. Аудитория растерянно отшатнется. Нехорошо, когда на экране слишком многое происходит разом. Но, возможно, Торгу рассказал мне это по личным соображениям.
— Но разве вина была не вашей матери?
— Совершенно верно. В ней источник всех несчастий.
И не успела я задать следующий вопрос, узнать что-то еще об этой женщине, как он сменил тему:
— Когда ваша свадьба?
Я приосанилась, показывая кольцо:
— Будущим летом.
— Мои поздравления. Жених ваших лет?
— Чуть старше.
— Он полон жизни?