— Ну что же, я думаю, мы определили, что мальчик умеет петь, — констатировал настоятель.
Никто ему не ответил. Регент отошел от органа и смотрел на мальчика, который все еще шевелил пальцами, словно играл на невидимой свирели. Да, мальчик, несомненно, дурачок. А его мать — потаскушка. Но какой дар! Настоятель не впервые подивился таинственным путям Господним. Покачав головой, он обратился к женщине:
— Может быть, вам бы лучше представить его директору.
Мать мальчика, все еще не отнимавшая руку ото рта, кивнула; глаза ее были влажными от непролившихся слез.
— Погодите-ка минутку, — вмешался регент. — То, что мальчик умеет петь, не означает, что его смогут принять в школу.
— А почему бы и нет? — возразил настоятель, хотя он не хуже регента знал, что директора школы не интересует музыка.
Регент слегка запинался, подыскивая слова.
— Это бесплатная школа, не так ли? — сказал настоятель.
— Да, но…
— Ну и все. Ступайте за директором.
Роберт Ли открыл было рот, чтобы возразить, но потом передумал и поспешил из церкви. Настоятель смотрел на женщину с сыном. Мать поймала мальчика за руки и усадила рядом с собой. Они смотрели друг на друга, словно безмолвно беседуя. «Интересно, что подсказало ей привести сюда мальчика?» — подумал настоятель. Он откашлялся.
— Вы служите в одном из трактиров на Лонг Миллгейт, не так ли?
Женщина кивнула, не глядя на него.
— Там вы и живете?
— Да, сэр, — ответила женщина. — Но трактир закрыли пуритане.
Настоятелю показалось, что он понял. У этой женщины нет больше средств, чтобы содержать сына. Он слышал о том, что закрыли этот трактир, — еще один незаконный поступок этого пуританского проповедника, который так яростно возражает против музыки в церкви. Настоятель слегка скривил губы. Он сам был пламенным приверженцем музыки. Музыка — та точка, в которой пересекаются сферы Небес и земли, единственное из всего созданного человеком, что благодаря своей математической точности и красоте возвышает его до Небес. Но настоятель понимал, что, порекомендовав этого мальчика в школу, он спровоцирует и членов церковной коллегии, и пуритан. Он наклонился к женщине.
— Сколько лет вашему сыну, миссис?
— Почти тринадцать, — ответила женщина тихим голосом, который тоже звучал по-своему мелодично.
Настоятель хотел спросить, что у нее за акцент, но в эту минуту послышался голос директора школы.
— Я уже говорил, что школе не нужны новые ученики!
На лице Джорджа Стэрсейкера в оспинах было весьма воинственное выражение. При виде настоятеля он сдержался и только сердито нахмурился.
— Что тут происходит? — осведомился он.
— У нас есть для вас новый ученик, — ответил настоятель. — Который умеет петь, — добавил он.
Директор перевел злобный взгляд на открытое, ничего не выражавшее лицо Саймона и на одежду его матери.
— У нас нет мест, — возразил он.
Настоятель приподнял бровь.
— С каких это пор? — спросил он с сомнением в голосе.
— С тех пор, как стало туго с финансами, — вот с каких, — отрезал директор.
— Каждый учитель, — процитировал настоятель устав школы, — должен бесплатно, не делая различий, обучать каждого ребенка, поступившего в эту школу — без денег или прочего вознаграждения.
Директор метнул на настоятеля такой взгляд, что, казалось, ему хочется ударить последнего.
— Ни один ученик не платит за то, чтобы поступить в нашу школу, — сказал он. — С другой стороны, школа зависит от богатых благодетелей. Мы не можем принимать бедняков.
— Ангелы сыграют еще? — спросил мальчик шепотом, и настоятель пристально на него взглянул, но тут мать прижала к его губам палец.
— Директор может выбрать двух самых бедных учеников, чтобы они вели журнал и убирали школу, — заметил настоятель.
Директор проигнорировал его слова.
— Сколько лет мальчику? — осведомился он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Ему будет тринадцать после Рождества, — ответила женщина.
— Тринадцать, — повторил директор. — А он умеет читать или писать? Может быть, он знает латынь? Нет? Превосходно. Мальчик тринадцати лет, который и так уже слишком большой, чтобы поступать в школу, не умеет ни читать, ни писать. И, по-видимому, без всяких средств к существованию. Великолепно!
— Если — если бы вы только услышали, как этот мальчик поет, — вмешался регент, но директор перебил его.
— От мальчика не требуется, чтобы он пел, — возразил он. — Вы не хуже меня знаете, что здесь не место для виртуозного пения.
— Вы хотите сказать, что собираетесь игнорировать школьную Хартию? — спросил настоятель.
Директор заговорил тихим голосом, обращаясь к настоятелю.
— Я хочу сказать, что мы ничего не приобретаем, принимая такого мальчика в школу, — независимо от того, умеет он петь или нет. Совсем ничего.
Настоятель ласково произнес:
— В этом вопросе последнее слово не за вами.
Директор побагровел от ярости.
— Как, теперь этим занимаетесь вы? — закричал он. — Может быть, вы возьмете на себя и остальные мои обязанности? Почему бы вам не отобрать у меня мантию — и мое жалованье? Почему бы не собрать всех сирот с улицы и не притащить их в школу? Для чего нам нужны работные дома, когда у нас есть грамматическая школа, да?
Настоятеля позабавила эта вспышка.
— Успокойтесь, — сказал он.
— Успокоиться? Когда мой авторитет подрывают вот таким образом? Члены церковной коллегии об этом узнают, — брызгая слюной, пообещал он.
— Члены коллегии не хуже вас умеют читать Хартию, — невозмутимо произнес настоятель. — Они знают круг ваших полномочий, если вам он неизвестен. И моих, — добавил он тоном, в котором прозвучала скрытая угроза: директору было известно, что настоятель может его уволить, если ему вздумается.
Директор кивнул, тяжело дыша. Он знал, что потерпел поражение. Он поднял руки, затем уронил их.
— Поступайте, как знаете, — сказал он и добавил: — Посмотрим, что на это скажут члены коллегии.
И директор вышел из церкви, а Роберт Ли поспешно последовал за ним.
Все это время мать мальчика просидела, обняв сына, как будто защищала его. Настоятель повернулся к ним.
— Как тебя зовут?
Мальчик смотрел на него широко открытыми глазами.
— Саймон, — ответила за него мать. — Саймон Пеплоу.
— Ну что же, Саймон Пеплоу, — сказал настоятель. — Как насчет того, чтобы начать ходить сюда в школу с утра понедельника?