— Нес ли кто-то из тех беглецов что-нибудь в руках? — осведомился Джек.
— У одного была черная сумка, — сказал Иннес и спохватился. — Так это…
— Поддельная Зогар, — подтвердил Джек его догадку. — Они показали книгу ему, чтобы узнать мнение специалиста. Значит, у них были сомнения относительно ее подлинности.
— Маловероятно, чтобы ребе пошел им навстречу. Наверняка он отказался; я хочу сказать, зачем еще было им его убивать?
— Ну, они могли это сделать, услышав внизу наши шаги… но нет, думаю, он ничего им не сказал.
Джек подошел поближе к телу.
— Брахман работал за этим столом, когда услышал, что они вошли; есть свежие чернильные отметины на его ладони, чернильница оставлена открытой. На какую мысль это наводит?
Иннес призадумался.
— Ну, он, как и было замечено, работал….
— Нет, — оборвал Джек, досадливо закрыв глаза. — Что это говорит о состоянии его стола?
Иннес оглядел место происшествия, нервничая, как студент на итоговых экзаменах.
— Здесь не видно бумаг. Возможно, он что-то спрятал.
— В такое место, которое даже эти профессиональные воры не смогли легко найти. Где оно может находиться?
Молодой человек, нахмурившись, медленно обвел взглядом комнату, задумчиво кивая, прежде чем признался:
— Не имею ни малейшего понятия.
— Будем исходить из того, что в распоряжении ребе с того момента, как он услышал чужие шаги, и до появления этих людей в комнате было в лучшем случае десять секунд.
— Значит, где-то под рукой, в самом столе?
— Там я уже искал. Тщательно.
— Неплотная половица? Под ковром?
— А не слишком ли это очевидно? — буркнул Джек, скрестив руки на груди.
«Он меня испытывает. Артур рассказывал, что это особенный человек».
Он изучил стол, заглянул в отделения для бумаг, пытаясь представить себе, куда сунул бы их в крайней спешке. Внимательно рассмотрел чернильницу. Поднял пресс-папье, нашел сбоку щель.
— Ага!
— Нет, я туда смотрел, пусто, — сказал Джек.
Иннес отступил назад, для лучшего обзора подбоченился и… локтем сбил со стола лампу. Упав на пол, она разбилась вдребезги, маленькие язычки пламени принялись расползаться по лужице пролившегося масла. После того как их затоптали, комната погрузилась во тьму.
— Прошу прощения.
Джек включил портативный фонарь, осветивший разбитые осколки на полу.
— Вот дело и сделано.
— Я же извинился…
— Я не про свет. Я про найденные бумаги.
Иннес посмотрел вниз и действительно увидел бумаги среди осколков лампы.
— Ну, этого следовало ожидать! — воскликнул Иннес, обрадовавшийся тому, что оправдал доверие. — Я имею в виду, лампа прямо под рукой. Секунда — и все спрятано.
Джек поднял бумаги, поднес к свету и стал их изучать.
На одном листке был напечатан список участников парламента религий. Другой листок содержал написанные от руки заметки.
— Все в порядке? — спросил Престо, вернувшись.
— В полном, — ответил Иннес, безуспешно пытаясь разобрать текст записки через плечо Джека.
— Почему вы стоите в темноте?
— Я уронил лампу. Нечаянно сбил ее на пол.
— У этого человека в холле клеймо на внутренней стороне левой руки: кружок, пронзенный тремя линиями. А что это вы там раздобыли? — спросил Престо, подойдя поближе.
— Ответ, который искали. Увы, ценой жизни Брахмана.
— Я хочу узнать ваше мнение о моем друге Джеке, — осторожно начал Дойл.
Ходящая Одиноко долго смотрела на него. Потом кивнула.
— Он очень болен.
— Можно мне узнать, в чем дело?
Женщина понимала озабоченность этого человека состоянием своего друга и не хотела расстраивать его без нужды. А потому ответила с оглядкой, тщательно подбирая слова:
— Я вижу в нем болезнь. Это как инородное тело или… тень здесь. — Она указала на свой левый бок. — В нем она очень сильна.
Они сидели перед камином в апартаментах Дойла в «Палмер-хаузе». Индианка устроилась, скрестив ноги, на полу, поближе к огню, Дойл — в кресле, смакуя бренди. Выбившийся из сил Лайонел Штерн прилег и заснул. На столике между ними стоял ларец с книгой Зогар.
— Вы говорите как доктор, мисс Уильямс, — заметил Дойл.
— Меня обучал мой дед, он имел могучий дар целителя. Но наше врачевание сильно отличается от вашего.
— В каком смысле?
— Мы считаем, что болезнь приходит извне и входит в тело; она может прятаться там долгое время и расти, прежде чем даст о себе знать.
— Каким образом? Я сам доктор, — промолвил Дойл, неподдельно заинтересованный и решивший, что, рассказав побольше о себе, сможет заручиться ответным доверием. — Точнее сказать, меня обучали на доктора. Правда, по моему разумению, врачевание действительно требует некоего особого внутреннего таланта, каковым сам я, увы, похвастаться не вправе. На поприще медицины я работал старательно и добросовестно, но все-таки эта стезя не для меня.
— Значит, вместо этого вы стали писать книги.
— Нужно же чем-то зарабатывать на хлеб. А вы, значит, среди своих считаетесь лекарем?
И снова Ходящая Одиноко ответила не сразу, хотя, в целом не доверяя белым, к этому белому человеку почему-то отнеслась иначе. Разумеется, он, как и все они, понятия не имел относительно сущности ее умений, но отнесся к ее словам с непривычным уважением. Кроме того, он, опять же в отличие от большинства белых, обладая несомненными силами, похоже, не испытывал потребности ими похваляться. Интересно, много ли таких людей в его стране? До сего случая англичан ей встречать не доводилось.
— Да, — прозвучал наконец ответ.
— И что, болезнь моего друга видна так ясно?
— Более того, его жизни угрожает опасность.
Дойл выпрямился в кресле: ее слова он воспринял вполне серьезно.
— Стало быть, это физический недуг.
— Сейчас болезнью поражен его дух, но однажды проникнет в его тело. Скоро.
— А можно его исцелить, пока этого не произошло?
— Трудно сказать: мне нужно получше к нему присмотреться.
— Но все-таки это возможно?
— Мне не хотелось бы говорить сейчас.
— А каким способом можно излечить такую болезнь?
— Убрав ее из больного.
— Но как это делается?
— У нас принято, чтобы лекарь изгонял недуг из тела больного, принимая его в свое тело.