— Посланник Прорвы! — заорал один из старост. Сначала ничего не произошло. Кто-то из работников остановился, посмотрев вверх, кто-то выглянул из окна. Потом вдруг закричала женщина, за ней еще одна. И началось что-то невообразимое.
Крик подхватили все, кто был во дворе, в доме и за забором. Замелькали лица, руки, ноги, послышался грохот обуви на лестнице, звон падающей посуды на кухне. Старосты несколько секунд колебались, затем разбежались в разные стороны. На меня уже не обращали внимания. Я стоял посреди паники и смотрел, как приближается истребитель.
И вдруг я заметил, что не я один стою спокойно.
Обожженный тоже не двинулся с места. Он брезгливо отшвырнул пистолет и крикнул:
— Убейте его! Он привел посланника!
Обожженного никто не слушал. Я усмехнулся, глядя ему в глаза. Настал его час быть беспомощным.
Истребитель завис над нами, затем приземлился прямо в опустевшем дворе, в нескольких шагах от меня. Обожженный смотрел на него с ужасом, но все еще не двигался с места.
Колпак кабины откинулся. Подорожник с обнаженным тесаком выскочил на мостовую, готовый разрубить пополам каждого, кто встанет у него на пути.
Я нагнулся, поднял пистолет. Затем снова усмехнулся в глаза обожженному и неспешно пошел к машине.
Когда мы взлетали, я заметил в окне второго этажа лицо Лучистого, побелевшее от ужаса.
— Теперь куда? — деловито спросила Надежда.
— По плану, — ответил я.
Сидящий рядом Подорожник стал показывать дорогу к овощному двору. Он ориентировался в городе лучше, чем я, даже с высоты.
— Я оставил там свой тесак, — сообщил я.
— Достанем новый, — небрежно бросил погонщик. Мы подобно коршуну падали на овощной двор, и я чувствовал, что вся застава глядит на нас, что люди теряют рассудок от страха, принимая нас за посланника, прорвавшегося сквозь защиту Башен.
Мы опустились, подняв кучу пыли и распугав всех, кто был во дворе, — и людей, и кур со свиньями.
— Наверно, там! — определил Подорожник, указав на обшарпанную каменную будку с толстыми решетками на окнах.
Мы подбежали, я откинул засов и ворвался внутрь. В полумраке я не сразу рассмотрел угол, где скорчился обмирающий от страха Медвежатник.
— Выходи, — сказал я.
— Выходи, не бойся, — присоединился Подорожник. — Это мы.
Медвежатник неловко поднялся, глядя на нас с недоверием.
— Давай быстрее, пока они не опомнились! — крикнул Подорожник, выталкивая товарища на улицу. Мы чуть ли не на руках подняли упирающегося Медвежатника в кабину.
— Закрой глаза, — велел я, понимая, что во время подъема Медвежатник от ужаса разнесет всю кабину.
Едва я начал закрывать колпак, раздался крик со стороны конюшни:
— Подождите! Возьмите меня с собой! К нам бежал Друг Лошадей, старый погребальный мастер, о котором я давно уже не вспоминал.
— Что там? — нахмурился погонщик-
— Обождите, — сказал я. — Надо взять его.
— Кого это? Зачем? Тут места нет.
— Ничего, потеснимся.
Я протянул руку и помог старику взобраться на полированное тело машины. Кое-как он втиснулся вместе с погонщиками в грузовой отсек за креслами. Ощутимо завоняло навозом, но Подорожник промолчал.
— Не боишься? — спросил я.
— Нет! Нет! — воскликнул старик, хотя я видел, что он трусит.
Еще секунда — и вонючий двор ушел далеко вниз, а мы остались наедине с небом и солнцем. Я слышал частое взволнованное дыхание старика, недоуменное ворчание Медвежатника.
— Зачем мы взяли деда? — хмуро спросил Подорожник.
— Мы будем брать всех, кто хочет идти с нами, — ответил я.
— И у вас будет свой погребальный мастер, — вступился за себя Друг Лошадей.
— Мастер... — хмыкнул погонщик — Что нам теперь делать-то?
Самые тяжелые ошибки познаются на собственной шкуре. Подорожник предупреждал, что Лучистый — не тот человек, с которым можно договориться. Я не послушал его, потому что продолжал оценивать людей по своим меркам. Что ж, теперь буду умнее.
— Ты оказался прав, Подорожник, — сказал я. — Я зря пошел к Лучистому. Мой план не сработал, значит, будем действовать по твоему плану.
— Какому еще моему плану? — удивился погонщик.
— Деревня, крестьяне. Ты сам говорил.
— А-а... Так это не план, а так...
— Ничего, будет у нас и план. — Я обратился к Надежде: — Мы возвращаемся к хранилищу, девочка. Прибавь скорости...
Дни казались короткими, а сделать нужно было так много, что время представлялось в виде тяжелого ломкого вещества. Оно стало просто рабочим материалом — берешь время, отламываешь кусок и используешь, стараясь не потерять лишней крошки-секунды. Отработал — ломаешь новый кусок.
Я не считал дней. Гораздо важнее было считать часы и минуты, чтобы не расходовать их зря.
Мы начали с того, что обжили несколько домов в брошенной деревне. В той самой, где старик-инвалид указал нам путь к омуту. Старика, всего объеденного крысами, мы нашли в его жилище, обернули тряпками и похоронили у дороги, поставив вместо памятника пушку, снятую с неисправного истребителя.
Мы перегнали в деревню десять машин и после этого временно затопили хранилище. Взяли также топливо — большие, невероятно тяжелые цилиндры с синеватой металлической пастой.
Я восстановил свои генетические навыки вождения в несколько дней. Подорожнику потребовалось больше времени, но он был очень упорен. День, когда Надежда разрешила ему подняться в воздух самостоятельно, без сопровождения, мы отметили зажаренной коровьей ляжкой и вином, купленным у крестьян.
Но в основном нам было не до праздников.
Медвежатник пока боялся машины, хотя очень старался не отставать от Подорожника. Друг Лошадей попробовал повертеть штурвалом один раз — и больше не брался за это дело. Ему нравилось только наблюдать, как мы взлетаем, кружим в небе, садимся. Уже тогда стало ясно, насколько трудно будет не только учить людей держать штурвал, но в первую очередь убеждать их не бояться техники.
Через несколько дней у нас появилось пополнение.
Подорожник начал приводить людей. Это были его бывшие друзья-погонщики, все друг другу под стать — поджарые, загорелые, с обветренными лицами и колючими взглядами. Они напоминали хищных птиц.
Они расселялись по домам, чисто убирались, наводили порядок, приколачивали, что отвалилось. Затем привозили своих женщин, детей. Подорожник лишь один раз сказал мне, что всем им он доверяет, и больше я не возвращался к этому вопросу.
С первого же дня мы начали зарабатывать себе клинки на пропитание. Охранять поля пока не брались — для этого нужны были мало-мальски обученные пилоты. Но погонщики договорились на заставах, и мы иногда нанимались доставлять грузы и послания. Мы брали большие деньги за срочность и безопасность. Надежде достаточно было один раз слетать из конца в конец, и нам хватало клинков, чтобы жить неделю.