– Что ж, проверить недолго… правда, я не знаю, насколько это целесообразно.
– Послушайте меня! – Аматис даже вскочил, невзирая на боль в покалеченной ноге. – Послушайте и сделайте, как я говорю. Мое донесение должно быть немедленно передано членам Магистрата, я имею право требовать это!
– Безусловно, магистр, безусловно, – кивнул бородач. – Я поговорю с кем надо, а ваш доклад немедленно обсудит чрезвычайный совет. Я советую вам не волноваться раньше времени. Мы здесь вполне способны контролировать ход событий. А вам нужно отдохнуть и поправиться, магистр. Я слышал, что вы пострадали в Дервейге. Надеюсь, опасности здоровью нет?
– Я в порядке, – хмуро ответил Аматис.
– Прекрасно! Я с сожалением должен прекратить нашу захватывающую беседу – неотложные дела зовут. А вам желаю поскорей набраться сил, которые вы отдадите на службу Знанию и Академии. Всего доброго, магистр.
Зеркало погасло.
С минуту Аматис сидел неподвижно, горестно подперев голову рукой.
– Кто это был? – нарушил тишину Влад.
– Это? – Аматис поднял на него потухший взгляд. – Моус ре Фаустин, Великий магистр, ректор Академии Времени.
Владу это, естественно, ни о чем не говорило.
– У меня такое чувство, – негромко произнес Аматис, – что все наши усилия пропали зря. В Академии явно идет какая-то игра, там переплетаются странные интересы. Меня просто не слушают.
– Времени нет, – добавил он чуть погодя. – Совершенно нет времени. Здесь я просто бессилен что-то поменять, что-то объяснить. Надо снова готовиться в путь, в Вантал, в столицу мира. Только дырки свои надо чуть подлатать, а то свалюсь еще посреди дороги. – Он внимательно посмотрел на Влада. – Дел у нас будет невпроворот, дружок. Ты как – со мной? Или все еще надеешься удрать?
Влад ни секунды не думал над ответом.
– Ты хороший человек, Аматис. Ты спас мне жизнь. В тебя стреляли, а ты меня вытаскивал. Такое не забывают. Я теперь всегда буду с тобой. Пока сам не отпустишь.
– Придет время, и я не стану тебя задерживать, дружок. Я тоже знаю, что такое тоска по дому. Это хорошо, что ты со мной. Мало кому я могу доверять.
– Не сомневайся, Аматис. Русские своих не бросают.
– Русские? Ну да, я понимаю… Для тебя есть интересная новость. Я вызвал префекта и нотариуса. Через пару дней ты получишь гражданство Керии, земли Истинного Знания.
Он оценивающе посмотрел на Влада. Тот молчал, не зная, как ему реагировать.
– Понимаю, – усмехнулся Аматис. – Любой на твоем месте сейчас прыгал бы до потолка от радости. Но ты гражданин своей страны. Тем не менее я уже все решил. Так будет легче нам обоим.
* * *
Над Ванталом угасал мягкий безветренный вечер. Отраженное солнце играло бликами на сотнях крыш, на окнах, в каплях фонтанов.
Чернобородый человек в простой гражданской одежде стоял у окна башни и смотрел на город. Это была самая высокая точка в здании Академии, отсюда открывался вид на все дома и улочки, башни и каналы, вплоть до исполинской пирамиды Роториума.
В комнате скрипнула дверь.
– Все готово, редре, нас ждут, – вкрадчиво сообщил помощник.
Фаустин кивнул и прошел к тайной винтовой лестнице. Простой крытый экипаж вывез его через ворота Академии. Преодолев несколько кварталов, свернул в неприметный складской дворик. Здесь заехал в ворота большого амбара и по скрипучему откидному пандусу спустился в одну из городских галерей. Дальше путь пролегал под землей, в свете химических фонарей.
Его уже ждали. Темный лекарь Мильд вышел навстречу, заранее опуская на лицо маску.
– Все в порядке? – с тревогой спросил магистр.
– Все как обычно, – ответил гурцор.
Называть существующее положение порядком он бы не рискнул.
Фаустин прошел в чистое сухое помещение, хорошо освещенное и обставленное. На широкой кровати у дальней стены шевельнулась невероятно худая девушка лет пятнадцати.
– Я здесь, дочка, я пришел! – Фаустин устремился к ней.
– Сегодня все прошло удачно, – проговорил следующий по пятам Мильд. – Она вас слышит.
Он приблизился к кровати и откинул одеяло.
– Обратите внимание, редре, корневище стало меньше.
И снова Фаустина прошиб озноб. На худеньком, почти детском тельце жил паразит. Он выглядел, как огромная узловатая опухоль, перечеркнувшая наискосок впалую грудь и живот.
Темные называли паразита «корневищем». Он и впрямь напоминал корень старого дерева. Только, в отличие от корня, он был живой. Он шевелился, вздрагивал, под его кожей что-то текло и пузырилось.
Магистр осторожно накрыл девушку одеялом.
– Выйдите, – сказал он, и лекарь покинул комнату.
Фаустин подвинул стул и присел, взяв дочь за руку. Она смотрела прямо на него огромными глазами. Вся боль мира умещалась в этом взгляде.
– Ну, как ты, девочка? Лекарь говорит, что тебе легче. Жаль, ты не можешь со мной говорить. Ты бы сказала, как облегчить твою жизнь. Ты знаешь, мне в этом мире нечего терять, кроме тебя. Я все сделаю, все отдам…
Глаза дочери безмолвствовали.
Магистр продолжал что-то говорить, не особо вдумываясь в слова. Голос – это было единственное, что сейчас воспринимала его дочь. Ей нельзя было есть, ей вреден был солнечный свет, и даже воздух в комнате был непростой – в нем специально испарялись какие-то препараты.
За дверью в прихожей сидел темный лекарь, он читал книгу, изредка отрываясь, чтобы прислушаться.
Фаустин был самым молодым из Великих магистров. Он начинал простым археологом, работая в одной из официальных изыскательских бригад Академии. Позже стал помощником Смотрящего магистра в передвижном научном центре. Сильный, упорный, неутомимый, он, казалось, не знал усталости и износа. За все эти годы он у него не появилось ни одного седого волоска.
Он много работал, и это приносило результат. Первое серьезное открытие свалилось на него в тридцать три года. Он не только научился размягчать холодный металл, но и объяснил, как это происходит. Лицензия на использование данной технологии принесла Академии большие деньги, ее купили все ремесленные гильдии в пяти землях мира.
Для Фаустина это был повод получить первый научный сан, он стал приват-магистром.
Потом были и другие успехи, которые, впрочем, судьба не забывала разбавлять неудачами в справедливой пропорции. Характер работы накладывал свои особенности: Фаустин почти ежедневно общался с ведунами и, естественно, с их таинственным ремеслом.
Из всех Великих магистров он был не только самым молодым, но и в каком-то смысле самым темным.
У большинства высокопоставленных служителей Академии не оставалось времени на жизнь вне науки. Но у Фаустина такая жизнь была. Вернее, внезапно появилась.