— Конечно, пусть лучше покушают, — с готовностью сказал Пельмень. Ему вовсе не улыбалось ходить по людному городу в обществе потных оборванцев. — А зачем у них рюкзаки?
— Пригодятся, — буркнул Пакля. — Ну ладно. Пусть пока погуляют, травки пощиплют… И мы погуляем. Как стемнеет, в городе встретимся. Стой тихо, сейчас я им буду стрелу забивать.
Пакля натянул шлем и погрузился в общение с бойцами. Сколько Пельмень не наблюдал, он так и не понял, как приятель это делает.
* * *
Они долго бродили по городу и страшно устали. Пакля даже забрал у Пельменя и съел две баранки. С каждым часом лицо его было все мрачнее. Он подолгу ходил взад-вперед возле сберкасс, обменных пунктов и дорогих магазинов, что-то прикидывал, хмурился, чесал макушку.
Наконец, когда присели отдохнуть на оградку, Пакля сказал:
— Знаешь, я тут посмотрел… Наверно, не будем пока банк трогать.
— Правильно! — оживился Пельмень. — Поехали лучше домой. Мать, наверно, рыбу жарит. И кино сегодня по второй…
— Никакой рыбы! Скоро столько рыбы у тебя будет, что у самого хвост вырастет. Банки трогать пока не будем, там охранники какие-то, сигнализация… Чувствую, много шума выйдет. Нашатнем для начала пару магазинчиков или ночных палаток.
Пельмень издал тихий, но очень жалобный стон протеста. Вещи, которые говорил Пакля, казались настолько дикими и чуждыми Пельменю, что голова шла кругом.
Между тем уже смеркалось. Пакля надеялся, что с наступлением темноты робкие и рыхлые горожане попрячутся по берлогам, да куда там… Город жил и веселился, люди толпились на улицах, пили пиво в летних кафе. Пельмень с Паклей тоже были бы не против словить кайф на пластмассовом стульчике со стаканом пива, но не имели на то материальных ресурсов. Пакля успокаивал себя тем, что до наступления новой жизни, лихой, беззаботной и богатой, оставалось лишь несколько часов.
После полуночи они пришли к автовокзалу, где их уже дожидались оба близнеца, малость посвежевшие. В привокзальном скверике никого не было, кроме пары собак и пьяного бродяги, уснувшего поперек тротуара.
— Пакля! — воскликнул вдруг Пельмень. — Гляди, у этого близнеца вся рожа в крови.
— Вижу. Ну и что?
— Может, на них напали?
— Да ну… Небось поймали собаку и сожрали живьем. Вот будешь ныть, скажу им, что тебя тоже жрать можно. Ты, наверно, жирный, мягкий, питательный. После тебя даже в зубах ковырять не надо.
Пельмень приуныл, но Пакля взбодрил его звучным шлепком по спине.
— Ничего, ничего… Теперь можешь ничего не бояться. Близнецы к нам ни одного урода не подпустят. Мы с тобой теперь в этом городе хозяева.
Центральные улицы все еще оставались многолюдными. Приятели наугад выбрали поворот и начали углубляться в менее шумные кварталы. Бойцы шли следом, отставая на полсотни шагов.
Пакля вынул из шлема ободок и нацепил на шею. Сумку со шлемом он хотел было отдать пока Пельменю, но передумал — испортит или потеряет.
Они долго и бесцельно шли, примериваясь к одиноко стоящим торговым точкам. Пакля почему-то все варианты отвергал. Пельмень даже заподозрил его в нерешительности.
Потом на широком перекрестке им навстречу выбежал взбудораженный парень с кривой железкой в руке.
— О, пацаны! — вскричал он. — Вы тут не видели двоих со стиральной машиной? Не пробегали, а?
Не выслушав ответ, он куда-то умчался. Потом побежал обратно, но уже по другой стороне улицы. Тут же где-то раздались чьи-то ликующие крики, но их перекрыли два гулких выстрела. Затем просигналила машина. Неподалеку тяжело пробежали двое, таща что-то большое и прямоугольное, очевидно, стиральную машину. Еще раз грохнул выстрел, и они побежали обратно. Пакля и Пельмень к этому моменту уже забились в придорожные кусты и прижались к земле. Пакля шипел:
— Не сопи, бегемот! На всю улицу слышно.
— У близнецов пистолеты есть, — обиженно отвечал Пельмень. — Пусть отстреливаются.
Мимо с ревом пролетела машина. Потом — обратно. Через несколько секунд она во что-то врезалась, был слышен удар и звон стекла. Раздались злорадные крики нескольких человек. И опять появились двое со стиральной машиной. Они перебегали дорогу, кряхтя и раскачиваясь под тяжкой ношей, когда прогремели три выстрела подряд. Один упал, второй переместил груз на себя и потащился дальше, негромко поругиваясь. Стало тихо.
— Пойдем отсюда, — стонал побелевший Пельмень.
— Лежи спокойно, — процедил Пакля и огрел приятеля кулаком по спине.
Через минуту раздались спокойные неторопливые шаги. Прямо посреди улицы шли, обнявшись, парень с девушкой.
— О, гляди! — обрадовался парень, заметив лежащего человека. — Гляди, ботинки классные.
Склонившись над телом, он принялся возиться со шнурками.
— Да оставь… — лениво предложила девушка.
— Ты что? На день рождения же идем. Некультурно без подарка.
Они взяли ботинки и ушли. Через некоторое время Пакля разрешил Пельменю пошевелиться. Тот поднялся и сокрушенно сказал:
— Ты извини. Пакля, но, кажется, мы все равно здесь не хозяева.
Они прошли еще несколько кварталов, когда Пакля вдруг резко остановился и сказал:
— Оно!
Впереди светился окнами торговый павильон, сработанный из листового железа и решеток. Вокруг было безлюдно, в этот поздний час посетителей находилось мало.
— Берем, — сказал Пакля и потащил Пельменя в глубь дворов. Оба засели в беседке, окруженной акацией. В дневное время здесь, наверно, был рай для доминошников и ценителей плодово-ягодных вин.
— Здесь у нас будет как бы командный пункт, — пояснил Пакля, вставляя голову в шлем. — Я начинаю.
Сиди тихо и не порть воздух.
Пельмень зажмурил глаза и сжал кулаки. Если до последней минуты он был просто Пельмень, то теперь по воле приятеля он превращался в Пельменя-разбойника.
* * *
Эльвира не тешила себя надеждами, что в больших сверкающих супермаркетах она получала бы денег больше, чем в любой занюханной лавчонке, торгующей «паленой» водкой. Наоборот, в супермаркетах и контроль строже, и начальство злее, и всякие сигнализации, телекамеры, детекторы… Много не наворуешь, проще говоря.
Она была не виновата в том, что привыкла так жить. Еще когда Эльвира была простой лоточницей и работала на армян, Артурчик говорил ей, ковыряясь в зубах перочинным ножом:
— Зачэм оклад? Гырку подпылила, дэнюшку нэдосчитала — и никакой оклад нэ надо. Все тэбэ!
И позже, когда ее поставили торговать шашлыками на трассе, вместо твердой зарплаты она бесплатно получала в день пару килограммов тухловатого мяса, которое посильнее перчила и подавала клиентам под маркой «шашлык острый». Всю выручку с этого блюда она брала себе — вот и оклад.