Уму непостижимо. И тем не менее, Бивень чувствовал, что все события можно как-то связать в одну цепочку. Как? До этого еще следовало дойти мозгами.
Но в любом случае, Дрыну очень интересно будет узнать, что Пакля больше не ходит по городу вразвалочку и не стращает пацанов своими громилами. Пакля сам теперь кого-то боится.
* * *
Просыпаясь, Кирилл почувствовал себя так плохо, что, не открывая глаз, принялся закутываться в одеяло и пытаться опять уснуть. Но вдруг в голове яркой молнией полыхнула пугающая мысль: «Где я?!»
Он не вскочил, не подпрыгнул, но лишь потому, что жутко болела голова. Он осторожно открыл глаза и под вел ими по сторонам.
Небольшая комната в голубых тонах, низкий потолок с круглыми встроенными светильниками. Чтобы увидеть остальное, нужно было оторвать голову от подушки. А на это Кирилл никак не мог решиться — больно.
Его вдруг охватил озноб. Он понял, что пылающие кусты, падающие деревья и трескотня выстрелов были не кошмаром, а самой настоящей реальностью. Но чем все закончилось, он вспомнить почему-то не мог. И эта голубая комната с мягкой постелькой могла оказаться страшным продолжением той ночи.
И тут сбоку кто-то вдруг тихо шмыгнул носом. Кирилл осторожно повернул голову, готовясь увидеть мордоворота в пятнистой форме с приспособлениями для пыток.
Мордоворота не было. Была девчонка в джинсовом комбинезоне. Молоденькая — не старше четырнадцати, — но такая красивая, что просто глаз не оторвать. Просто куколка. Она разглядывала Кирилла с откровенным любопытством.
— Чего? — буркнул Кирилл, невольно натягивая одеяло повыше.
Девчонка, кажется, испугалась, но потом начала улыбаться.
— Привет, — сказала она. — Ты проснулся?
— Сам не пойму.
— Что, голова болит?
— Все болит.
— На, пососи, — она протянула пакетик с прозрачным розовым кубиком. Кирилл доверился и выдавил кубик в рот. Он оказался холодным и мокрым, будто обыкновенный лед. Но сразу взбодрил, словно понюшка нашатырного спирта. В голове стало заметно свежеть.
— А где Машка? Где Хрящ?
— Они… Маша будет позже. А Сережа сейчас подойдет.
— Какой Сережа?
— Твой друг.
—А, Хрящ…
— Все уже встали. И ты вставай.
Встать Кирилл, естественно, не мог, пока девчонка не вышла. Он бросил на себя быстрый взгляд и обнаружил, что одет в легкомысленную розовую сорочку чуть ли не с кружевами. Он еще выше натянул одеяло.
— А ты кто? — спросил он.
— Никто. Я просто так.
Она продолжала таращиться, и Кириллу это стало надоедать. Он начал придумывать, как повежливее выставить девочку за дверь.
— Меня зовут Ираида, — сказала она.
— Как — Ира? Или Ида?
Она засмеялась.
— Ираида. В честь лучшей подруги царицы Клеопатры. Ты разве не знаешь?
— Да знаю… Все я знаю.
— Ну вставай. Вон там, — она кивнула на какую-то дверь, — твоя одежда. Там душ, пена, гель для зубов.
— Ага, — кивнул Кирилл, продолжая держаться за одеяло.
— Я зайду позже, — она легко встала и направилась к выходу. Кирилл с интересом посмотрел ей вслед. Худенькая, подвижная. На поясе комбинезона — серебристая коробочка. Наверно, плеер.
— Постой! — крикнул Кирилл. — А я вообще-то где?
Ираида обернулась, весело посмотрела на него и лишь тихо хихикнула. И ушла, ничего не ответив.
Кирилл наконец сбросил одеяло и соскочил на пол. Он тут же застыл, прислушиваясь. Потом для пробы ударил голой пяткой по полу.
Пол явно был железным. Сверху его покрывал пластик или, может, линолеум, но дальше шло гулкое железо.
Он внимательнее оглядел комнату — ничего особенного. Голубые стены и потолок, две кровати, две тумбочки, в стене — створки встроенных шкафов. Окон только нет.
Стоять посреди комнаты в розовой распашонке больше не было смысла, и Кирилл отправился за своей одеждой. Он оказался в душевой комнате, и она тоже на первый взгляд показалась ему обыкновенной. Душ, правда, был своеобразного вида: несколько дырок в потолке и столько же в полу. И блестящий кран между ними.
Вообще-то здесь все было блестящим, сияющим и пугающе чистым. Даже унитаз сверкал в своем углу, как хрустальная ваза.
Джинсы и майка висели на стене на металлической перекладинке. Кирилл взял одежду в руки — она тоже оказалась какой-то чересчур чистой. И пахло от нее по-особому — шампунем или духами.
Удивительно, но даже протертые носки были стерильными и мягкими, как салфетки. Кто, интересно, их тут стирал? Не эта ли Ира-Ида?
Кириллу пришлось изрядно повозиться, чтобы добыть воду. Кран здесь стоял неизвестной конструкции, хотя на самом деле все оказалось очень просто. Не надо ничего крутить-вертеть, достаточно нажать снизу, как в обыкновенном умывальнике. Явно, здесь берегли воду.
А вот с мылом и зубной пастой Кирилл решил даже не связываться. На стеклянной полочке он обнаружил несколько цветных комочков, похожих на кондитерский крем. Он даже тщательно обнюхал их, но так и не выяснил, где мыло, где паста. Тем более что и щетки здесь не нашлось.
Помня трудности с краном, Кирилл решился попользоваться унитазом только после того, как разобрался с включением слива. А то не сможешь смыть — и что делать? Звать эту пигалицу на помощь?
Рядом с унитазом на стенке Кирилла ожидало небольшое открытие. На голубой пластиковой плитке зияла свежевыцарапанная надпись «Гимназия — сила». Стало быть. Хрящ тут уже был.
Хотя утренний туалет и стоил Кириллу нервов, из Душевой он вышел посвежевшим и с хорошим настроением, а главное — в своей привычной одежде, а не в позорной рубашонке пупсика.
— Я думала, ты там опять уснул, — хихикнула Ираида. — Садись, нам завтрак принесли. Хочешь есть?
— Наверно, — пробормотал Кирилл, с осторожностыо взглянув на угощение. На тумбочке его ждал аккуратненький синий чемоданчик, уже приветливо раскрытый. Внутри — разноцветные шарики, колбаски, лепешечки и прочие непонятные вещи. Смахивало на набор детского конструктора.
— Это — для еды? — на всякий случай спросил Кирилл, присаживаясь.
— Это — еда! — засмеялась Ираида. И тут вдруг за спиной Кирилла раздался мягкий мелодичный звон, после чего мужской голос проговорил:
— Уже встали?
Кирилл обернулся и в следующий миг вскочил, едва не перевернув чемоданчик с пестрыми кушаниями. Прямо со стены на него смотрело лицо, причем знакомое.
— Да, папочка, — сказала девчонка. — Все встали.
— Хорошо, я скоро буду, — лицо исчезло, осталась голая стена.