Оставался еще Аньел. Особой радости от их помолвки он тоже не испытывал. Может, поговорить с ним начистоту, найти вместе какой-нибудь выход, потянуть помолвку подольше? Или запугать его веселой жизнью, которую она ему устроит?
Пирушка меж тем продолжалась, Аньела она нашла уже на улице, вышедшего охладиться. Нати оглядела его критически и решила, что давний недруг, а нынешний жених, еще в состоянии разговаривать. Поманила его подальше от двери. Аньел завернул вслед за ней за угол, настороженный и на всякий случай хорохорящийся:
– Чего тебе?
Нати подступила к делу без околичностей:
– Аньел, ты же не хочешь на мне жениться?
– Хочешь – не хочешь! – буркнул тот с досадой. – Кому это интересно?
– Ну так и я не хочу!
Нати думала его этим обрадовать, но парень насторожился.
– А чего это? Поди завела себе уже дружка? Из оморских или приезжих? Недаром ты постоянно в порту отиралась, да с этой девкой, Карлой, дружила! Говори быстро, кто он? Ну, кто он?!
Нати опешила – на жениха напал такой приступ ревности, что он даже схватил ее за плечи. Кажется, Аньел был пьян больше, чем она думала.
– Да нет у меня никакого дружка! Что привязался!
– Смотри у меня! – рычал он, брызжа слюной и дыша вином. – Думаешь, спущу тебе? Вся синяя будешь ходить; вон, отец мать постоянно плеткой учит, чтоб была тише воды, ниже травы!
Еще и притиснул Нати к стене, целуя больно и неумело и больно же ощупывая груди через платье. Приговаривал при этом:
– Чего вырываешься? Все обрученные этим… занимаются… не́чего, поди все уже знаешь, пошли… туда, что ли?
И потащил ее к ближайшим кустам. Нати обманчиво расслабилась, а потом выскользнула у него из рук, изо всех сил толкнула в грудь. Нетвердо стоявший на ногах незадачливый жених взмахнул руками и шлепнулся в кусты, к которым так стремился. Нати не стала выслушивать его проклятия и ждать, пока он выберется из зарослей.
Еще одна надежда провалилась.
Нати не рискнула говорить с изрядно набравшимся дедом. Протрезвеет, а к утру и она, может, что-нибудь придумает. Но мысли не шли, полночи Нати просто провалялась, глядя в темноту. Кольцо мешало, пришлось его снять и засунуть под подушку.
Если отбросить детские обиды, Аньел не так уж плох. Дора права: католик, работящ, во хмелю не буен и отцу послушен. Только сегодня – что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – сегодня он выложил то, чего от него ждать в супругах. Чуть покажешь свое непокорство или просто так ему покажется, вот тебе угощение плеткой! Нати вспоминала мадам Бове – молчаливую, маленькую, тихую, ну чисто мышка! А может, когда-то она была такой, как сама Нати: любопытной, бойкой и храброй?
Храброй! И где теперь ее храбрость? Ни слова поперек, на все согласная… Нати вновь вспомнила Карлу. Конечно, смертоубийство, да еще и с помощью колдовства, – это грех, и Господь за это покарает, но… изворотливости Карлы только позавидуешь. Если уж она смогла скрыться от правосудия, то избежать нежеланного замужества для нее раз плюнуть!
И что? Выйти замуж и потом отравить Аньела, если тот будет почем зря размахивать плеткой? Ох, Господи! Нати даже закрестилась, отгоняя греховные мысли. Верно говорят – пообщаешься с бесом разок, потом всю жизнь не отмоешься! Чем-то Карла, видно, ее заразила…
Утром все казалось не таким страшным. Подумаешь, припугнул Аньел спьяну, пусть только попробует хоть раз огреть плеткой, живо ему руку сломает! Осталось обсудить с дедом детали брачного договора: как бы Жан Жак чего не упустил ненароком.
Нати велела Доре поднести маявшемуся с похмелья месье Мартелю вина и легкий завтрак. Выждала, пока он поправит здоровье, и приступила к расспросам. Отошедший от вчерашних возлияний Жан Жак был доволен удачной сделкой, настроен благодушно и отвечал на вопросы охотно. Зато вскоре его внучка готова была рвать и метать.
– А где же моя доля?
– Так я даю за тобой хорошее приданое, – великодушно отвечал Жан Жак. – С таким не стыдно будет войти в дом мужа.
– Приданое приданым, а где моя доля? – продолжала допытываться бестолковая внучка.
– Мы с месье Бове выделили Аньелу части поровну…
– Аньелу? А мне?!
– Думаешь, твой муж оставит жену без куска хлеба и крыши над головой? Не беспокойся, Натали, будут у тебя и новые платья, и кое-какие побрякушки!
– Дедушка! Разве я мало работала? Разве я хуже Аньела? Почему ты не выделил мне хоть какую-то часть? Хоть маленькую – но мою? Чтобы я могла распоряжаться ею сама?
Жан Жак искренне забавлялся ее возмущением.
– Как женщина может распоряжаться деньгами? У нее на это мозгов не хватит. Да, ты работаешь в лавке, ну и что? Разве не должна ты трудиться, помогая мне, деду, или своему мужу?
Нати поразилась самой себе: она умудрилась сдержаться, не напомнить, что все приходо-расходные книги ведет именно она со своими женскими мозгами, еще и подсказывает, какие товары следует прикупить, а какие – придержать до подъема цен в сезон. Но слова Жан Жака про «побрякушки» напомнили ей… Может, дед просто хочет ей сделать другой подарок? Нати выбрала обходной маневр:
– Знаешь, дедушка, я вот вспоминаю, как мы с мамой плыли сюда, на Омори…
– Да что ты там помнить-то можешь? – благодушно спросил Жан Жак. – Ты же совсем крохой была!
– Дети много что помнят! Так вот, я помню большую резную шкатулку…
Нати внимательно наблюдала за дедом и сразу заметила, как тот насторожился.
– Мама везла в ней украшения. И давала мне поиграть и примерить. Я помню, там было ожерелье, серьги, диадема с красными камнями… рубинами?
Нати вопросительно замолчала, но так как Жан Жак молчал тоже, решила добавить на всякий случай:
– Мама говорила, как я вырасту, они станут моими.
Жан Жак слушал ее, снисходительно подняв седые брови. Покачал благообразной головой.
– Рубины, говоришь? Да, бедная племянница привезла парочку золотых вещиц, видно, ее муженек-испанец был скуповат, хе-хе! А те камни – просто рубиновый шпат, розовый орлец, вон в Колумбии его – наклоняйся да подбирай с земли. Сбыл я их по дешевке, чуть доплачивать не пришлось, чтобы только взяли!
Скупец-то в этой комнате только ты, старый врун, и не француз ты, а просто жид-христопродавец! Нати показалось, что эти слова она произнесла вслух, потому что они бились в ее голове и звучали в ушах. Но видимо, не сказала, Жан Жак глянул вопросительно и, слегка занервничав под немигающим взглядом внучки, прикрикнул:
– А что это ты полдня языком чешешь? Вон мадам Петит пришла за нитками, целый час тебя дожидается!
Нати вышла, неплотно притворив за собой дверь, остановилась и вернулась, сделав несколько длинных неслышных шагов. Заглянула в щель между стеной и дверью. Жан Жак, видимо, решил немедленно проверить наличие своего сокровища. Вытянув шею, Нати проследила, на какую доску нужно надавить и какую отодвинуть. Месье Мартель, ворча под нос, перебрал драгоценности, закрыл крышку и вновь спрятал шкатулку. Нати едва успела ускользнуть, как раздался зычный голос хозяина: