— Разве дублоны не отворяют любых дверей?
— Только не в случае с инквизицией. Тебе повезло, англичанин, ты родился там, где этого черного страха не существует.
— Ты не будешь даже пытаться?
— Я хочу попытаться. Но я не верю в успех. Это не то настроение, которое может улучшить дело.
— Что еще?
— Ничего хорошего. Аусию не схватили бы, если бы не улики. Должно быть, на нее донесли — она практиковала лечение за плату и заодно, по мелочи, любовный приворот.
— Разве этого достаточно для осуждения?
— Достаточно для ареста. Можешь не сомневаться — попав в лапы святых отцов, она расскажет все.
Баррет холодно, в упор, уставился на де Ланду.
— А ей есть что рассказывать?
— Да! Да! Дьявол меня побери, ведь это правда… Она баловалась почти безобидной ворожбою, но и это еще не все. Я молчал несколько лет и готов был молчать вечно… Сармиенто сама из семьи еретиков. Ее отец был осужден в Кадисе, именно поэтому ее мать и брат сбежали на Айла Баллена. Об этом не знал никто, кроме меня, но теперь правда все равно выплывет наружу.
— Что из этого?
— Лусия будет считаться упорной еретичкой.
— Я спросил, что из этого следует?
— Смерть.
Баррет стиснул в руках терракотовую кружку.
— Ты знал об этом и скрывал все, несмотря на опасность?
— Да. Я был по уши в нее влюблен. И она мне изменила. С тобой, между прочим. Еретик и ведьма — хорошая парочка.
— Можно как-нибудь поправить дело в трибунале?
— Нет.
Баррет задумался.
— Во имя бога! Какой смысл издеваться над слабой женщиной, которая никому не способна навредить? Приду в инквизицию, да так и скажу, что она не виновна. И ты это подтвердишь, от двух свидетелей так просто не отмахнуться.
Ланда в отчаянии заломил руки.
— Проклятие, я так и думал, ты свихнулся… Тебя немедленно арестуют, и дело примет еще более неприятный оборот. Нас трое, а это уже секта. Судьи испишут груду бумаг, но это уже не будет иметь значения. Итог все равно один — костер. В лучшем случае с предварительным удушением. Господи, как я был глуп, когда связался с бешеным!
— Трусишь, Ланда.
— Нет! Погоди, Питер… постой… — Ланда вцепился в рукав англичанина. — Есть еще одна тайна. Помнишь Мунтралу?
— Гуилабертуса да Мунтралу, алькальда острова Айла Баллена?
— Его самого. У Мунтралы зуб на Лусию.
— Черт!
— Да, Мунтрала хотел кого-то отравить, и причина была в наследстве.
— Она продала ему яд?
— Лусия думала, что продает только лекарство, но дело, как ты понимаешь, в дозе. Мунтрала не так давно перебрался в Картахену. Ему надоело бояться живого свидетеля, а у бывшего алькальда остались хорошие связи, в том числе и в трибунале.
— Инквизиторы покрывают отравителя?
— Что ты! Нет, конечно! Мунтрала заявит, что Лусия подсунула ему яд. Ведьма, еретичка, отравительница — огнеопасная смесь.
Баррет встал, взвесил на руке терракотовую кружку и отставил ее в сторону.
— Я не отступлюсь. Забирай эту штуку себе на память. Остатки денег можешь забрать себе. Садись на любой корабль и скройся из Картахены. Можешь улизнуть в Лиму. Тебе не обязательно ждать развязки.
— А ты?
— Поступлю, как считаю нужным.
Ланда кивнул.
— Хорошо. Делай как знаешь, Питер. Я не стану мешать тебе умирать из-за иллюзий и совершать иные глупости в твоем духе, но и погибать за компанию не собираюсь… Так что извини и прощай.
Испанец встал и вышел, забрав напоследок волшебную кружку. Англичанин остался один, заказал еще вина и просидел так до полуночи…
Прошло еще четыре дня, прежде чем Баррет по-настоящему решился. Здание дворца инквизиции подавляло мрачной роскошью. Роскошными оказались даже кованые решетки на окнах первого этажа. Полукруглую арку входа венчало лепное украшение в виде извитого орнамента. Над самой дверью маячило полинявшее до зеленоватого цвета изображение святого покровителя.
Флибустьер последний раз оглядел залитую солнцем площадь и двинулся под сумрачные своды.
— Меня зовут Питер Баррет, я англичанин.
Неразговорчивый солдат охраны проводил гостя длинными запутанными переходами до полутемного зала. Узкие окна едва пропускали свет. Одну сторону палаты занимало массивное распятие и стол под черным бархатом. Свечи оставались незажженными, кресла инквизиторов пустовали. Баррет остался ждать стоя, только прислонился плечом к прохладной каменной стене.
Через полчаса дверь за колонной отворилась, и вошел доминиканец с жестким и умным лицом. Полумрак скрывал глазницы испанца. Держался он очень прямо и, даже двигаясь, походил на изваяние.
«У этого типа сердце из камня, а под сутаной надет доспех».
— Подойдите поближе, — произнес инквизитор на хорошем английском, и наваждение, охватившее Баррета, частично развеялось. — Подойдите, мне необходимо вас рассмотреть… Гарсиа! Пусть нотариус войдет… А вы, сын мой, возьмите у слуги табурет и садитесь. Я не люблю задирать голову при беседе.
Баррет опустился на грубое сиденье и сжал кулаки, чтобы успокоиться. Двое альгвасилов палаты встали за его спиной. «Я не боялся ни смерти в драке, ни гибели в воде. Больше одного раза меня все равно не убьют, тогда почему этот блеклый монах так на меня подействовал?»
Инквизитор едва заметно одобрительно кивнул.
— Вы держитесь правильно. Имя, подданство, род ваших занятий и возраст…
— Питер Баррет с острова Скаллшорз, подданный английской короны, моряк, тридцать один год.
— Вы пожелали добровольно обвинить самого себя перед Трибуналом?
— О черт! То есть, я хочу сказать, о нет, сеньор. А разве такое бывает — чтобы обвиняли себя?
Инквизитор, если судить по выражению лица, не придал значения брани пирата. Он сухо кивнул.
— Божьим промыслом бывает все.
— Я пришел, чтобы дать показания по делу арестованной женщины, Лусии Сармиенто.
— Похвально.
— Она не еретичка.
— Вы полагаете, что можете судить о ереси?
У Баррета застучало в висках.
— Не знаю. Я не богослов, святой отец.
— Быть может, вы вместе с обвиняемой занимались чтением еретических книг?
— Вообще-то я не читаю, ни по-латыни, ни на испанском.
— Прошу вас, повторите еще раз — читали ли вместе с обвиняемой запрещенные тексты?
— Нет!