— Иди к черту.
— Хорошее направление. Куда мне еще бежать?
— В Лиму, как собирался.
— В случае чего они достанут меня и в вице-королевстве Перу. От их руки нет защиты.
— Что-то твое мнение стало слишком часто меняться.
— Я ведь болен, Питер, — грустно признался де Ланда. — Не знаю что, но что-то изнутри пожирает мой мозг. Я стал мало спать, то ли это проклятие бога Камаштли, которого я обокрал, ли попросту близится возвратная лихорадка.
— Давно так?
— После Теночтитлана. Наверное, Лусия могла бы вылечить меня.
— Спаси Лусию, и я уговорю ее заняться твоей головой.
— Бог мой! Я уже объяснил тебе, что подобное невозможно…
Они сидели за общим столом, у Баррета уже не было сил ни на ненависть, ни на ревность. Влечения к Сармиенто он тоже не чувствовал — только грустную жалость.
«Это судьба, — подумал он. — Поход в индейский город кое-что изменил. Чудеса, вроде вмешательства бога, не случаются просто так, за все приходится платить. Вот и заплатим».
И Ланда пьяно кивнул, будто соглашаясь с чужими, так и не высказанными мыслями.
В ранний час, в третье воскресенье месяца, ворота дворца картахенской инквизиции отворились.
Первым под утреннее небо выбрался доминиканец в черном плаще. Он высоко поднял зеленый крест, прикрытый тонкой траурной вуалью. Ветер с моря шевелил ее. Следом на площадь выбрались вооруженные члены братства помощников инквизиции. Потом появился служка с небольшим колокольчиком, четверо слуг вынесли шитый золотом балдахин, и маленький седой священник в малиновой рясе укрылся в его тени. Толпа при виде процессии почтительно опускалась на колени, особо набожные рьяно били себя в грудь.
— А вот еретичку ведут!
Кричали по ошибке — на самом деле осужденная еще не показывалась. Медленно, торжественно прошел еще один отряд вооруженных «братьев».
Толпа терпеливо ждала, почтительный страх витал над местом, в задних рядах приглушенно переговаривались.
— Если ее отдадут для сожжения, быть может, падеж овец прекратится.
— Смотрите, ведут.
Показались еще двое доминиканцев в черно-белом. За высокими силуэтами терялась фигурка осужденной, издали едва удавалось рассмотреть желтый балахон — санбенито. Женщина шла босиком.
— На ткани нарисован огонь, значит, она так и не раскаялась.
Когда-то еретичка была настоящей красавицей, но сейчас от ее привлекательности не осталось ничего. Густые волосы обрезали. Бледные щеки запали, под глазами залегли черные круги. Ведьма смотрела мимо доминиканцев, мимо светской стражи — в толпу, словно искала там кого-то.
Городская стража неспешно ехала вслед за кортежем.
— А вот и он собственной персоной, святой отец.
— Кто?
— Главный инквизитор нашей Картахены.
Доминиканец с седыми висками подбадривал мула пятками. Сытые бока животного покрывала черная попона.
— А рядом с ним Мунтрала, лучший друг инквизиции.
Пронесли стяг Трибунала с изображением оливы и меча.
— Помосты для церемонии сколачивали всю ночь.
— Смотрите, смотрите!
Женщину решительно втащили наверх. Должно быть, она по ошибке посчитала, что наступил момент казни, потому что слабо забилась в руках монахов. Еретичку потянули за цепь на запястьях и усадили на высокий табурет, по бокам расположилась стража.
Второй помост, возведенный напротив, постепенно заполнился людьми. Там, возле специально устроенного алтаря, уже зажигали свечи. Доминиканец-инквизитор и два нотариуса Святой палаты степенно взошли наверх.
Люди ждали, не смея чем-нибудь нарушить торжественный ход церемонии. Священник в малиновой сутане низким надтреснутым голосом читал положенные псалмы. Прохлада раннего утра сменилась дневной жарой, зной накрыл площадь, оба помоста и терпеливое скопище людей.
Уже дочитали «Pater noster», пропели «Agnus Dei», судьи словно бы забыли про осужденную, она, не в силах терпеть медленную агонию, сползала на доски помоста ничком. Один из альгвасилов подхватил женщину под мышки и усадил обратно. Церемония продолжилась, священник в малиновой сутане мягко заговорил о покаянии и прощении — получилось красиво. В толпе растрогались.
— Вот увидите, ее помилуют, — убежденно пробормотала молоденькая мулатка. Девушка, видимо, пришла со своей госпожой и сейчас растерянно таращилась на помост.
— Не болтай, Мариэта. Ты мешаешь мне слушать.
Осужденную тем временем подхватили двое доминиканцев и заставили подняться с табурета. Нотариус вышел вперед и развернул бумаги.
— Что он говорит?
Человек в черном читал долго и монотонно, ветер с бухты относил слова прочь.
— Он сказал, что эта несчастная занималась колдовством.
— Нет, он говорит, что она была еретичка.
— Соседи рассказали, что она сделалась любовницей английского пирата.
— Нет, она путалась с дьяволом.
— Да какая разница, с кем она путалась? Все равно в огонь.
Женщину подняли на ноги. Для этого двое монахов подхватили ее под локти.
— Смотрите, главный инквизитор просит, чтобы палач не наносил травм ее телу.
Сармиенто уж стащили с помоста вниз. У последней ступени терпеливо ждал осел под черной попоной. Альгвасилы Картахены повторили приговор, и стража сомкнулась вокруг осужденной.
— Это ради одной женщины нагнали столько стрелков?
— Говорят, она давно уже путалась с этими негодяями из Порт-Ройала, Скаллшорз и даже Тортуги. Тут можно ожидать стычки.
— Когда приходят с моря и грабят склады — это я понимаю. Но чтобы отбивать осужденных…
Процессия шла на запад, в сторону пустоши, именно туда, где Сармиенто некогда заклинала свою вечернюю звезду. Многочисленные посетители окраинных таверн высыпали на улицу и присоединились к сонмищу зевак.
— La hazana! — вопил безумец Мануэлито, и образки жалобно звякали на его груди.
Здоровяк с красной тряпкой на голове проводил еретичку опасливым взглядом.
— Красивая была чертовка — как огонь. Сейчас от ее прелести ничего не осталось.
Питейное заведение «Танцующий попугай» совсем опустело. Последние двое посетителей задержались во Дворе и незаметно юркнули в сторону лестницы, по которой поднялись на плоскую крышу постройки. Выступ задней стены скрывал наблюдателей от собравшихся на поле казни людей.
— Питер, ты с ума сошел, — горячо шептал де Ланда. — Один человек тут ничего не сделает. Отступись. Отступись, я тебе говорю, иначе сам погибнешь. Мне, впрочем, плевать на тебя — ты ведь выбил мне зуб. Но и меня убьют заодно, а мне еще хочется пожить хотя бы немного — нужно успеть потратить деньги…