Купца прошиб холодный пот. Погоня?! За ним?! А за кем еще? Если даже и нет, то за его голову наверняка назначена награда, и дюжина вооруженных всадников никак не упустит возможности ее заполучить. А укрыться тут негде, даже в темноте, вона луна как светит. Да и мало ли конь заржет. Да и с дороги белоснежного жеребца заметят всяко, хоть прячься, хоть в поля скачи. Значит…
Как всегда в минуты опасности, мысли Афанасия не поспевали за телом. Еще не успев додумать, что нужно вскакивать на коня и мчать по дороге во весь опор, он уже вставлял ногу в стремя и садился в седло.
Что есть мочи хлестнул белого жеребца мешком с шахскими драгоценностями по сытому крупу. Конь, поняв, что не до игр сейчас, не стал артачиться, вставать на дыбы и даже всхрапывать. Просто понесся вперед, не щадя копыт.
Всадники заметили Афанасия. Закричали, заулюлюкали, пустили коней наметом. Копыта загрохотали чаще и сильнее. Возможно, преследователи и не догадывались, кто мчится от них во весь опор, но таков уж порядок: убегают — догоняй.
У непривычного к конной тряске Афанасия заболел зад, забулькало в животе и посветлело в глазах. Он сморгнул, но морок не уходил. Впереди словно бы разгоралась заря, но не на полнеба, как привычно в этих краях, а как-то совсем едва-едва. Будто какой-то колдун возжег маленькое личное солнце.
Может, и правда колдун? Или та самая птица, о которой сказывали купцы, пробует огненное дыхание? Или… Он же совсем недавно читал в книжице Михаила: «Возле города того горят огни неугасимые, кои священными считаются». Значит, не колдун, слава богу. Но ведь там, где есть что-то священное, должны быть служители или жрецы. Понравится ли им вторжение чужака? Афанасий хлестнул коня, тот еще немного прибавил прыти. Звон драгоценностей в мешке усилился, ножом резал слух. Зубы стучали друг о друга. Как бы язык не прикусить, а то — все, сразу с корнем, подумалось купцу.
А всадники не отставали, их кони были явно хуже посольского жеребца, но умение наездников куда выше. Еще немного, и нагонят. Или самому купцу придется остановиться, потому как терпеть боль в вывернутых ногах и страдающем паху нет никакой возможности. Или он просто сомлеет от боли и вывалится из седла.
Так куда, в ад? Лучше ад неизвестности, чем известный ад, вспомнилось ему чье-то выражение. Когда он его услышал, подумал: вот глупец сказал. Уж лучше известный ад. Но теперь он отбитым седалищем и щекочущими затылок коготками смерти постигал истинный смысл этого изречения.
Сияние нарастало. Разгоралось ярче, высвечивало отроги и ущелья меж невысоких скал. За ними, видать, и полыхал огонь, отбрасывая на угольно-черные стены неверный свет. Такими, должно быть, видел адские круги сумасшедший итальянец Алигьери в своих фантазиях. Словно в подтверждение его мыслей, в нос шибанул сернистый запах преисподней…
Слизнув с верхней губы соленый пот, Афанасий потянул поводья, разворачивая жеребца к расселине, похожей на рукотворную.
Конь пронес купца мимо двух высоких каменных колонн, в коих угадывались фигуры со скорбными ликами. За истуканами открывалась широкая дорога, выложенная гладко отесанными камнями. Старыми, но мало потертыми. Конские подковы весело зацокали по ним, высекая искры. Антрацитовые стены придвинулись вплотную, чуть не царапая колени бешено мчащегося всадника, а потом резко расступились, открыв перед Афанасием величественное зрелище.
Впереди, сколько хватало глаз, тянулось поле, седое от покрывавшего его пепла. Тот тут, то там во впадинах меж невысокими холмами вспыхивали призрачные огни, перекатывались из ложбины в ложбину, сплетались друг с другом в причудливом танце и расставались навсегда.
Странным образом они ничего не освещали, и поверхность вокруг оставалась таинственно темной. Иногда из какой-нибудь расселины с ревом вырывались столбы пламени, но света от него тоже почти не было. Свет исходил от огромной дыры в земле, в которой что-то ворочалось и клубилось, отбрасывая на стены алые отблески.
Афанасий натянул поводья. Конь остановился, бешено вращая глазами и роняя с узды хлопья пены. Купец истово перекрестился сам, перекрестил видение, но оно никуда не исчезло, земля продолжала исторгать из себя огненные языки.
Всадники отстали, не рискнув спускаться за ним в ад, но наверняка не ушли, остались ждать у ворот. Не верили, что беглец рискнет сунуться в глубины этой адской равнины. Значит, обратно путь заказан.
Купец слез с коня, не отпуская повода. Присмотрелся к земле по обеим сторонам дороги. Опаленная нестерпимым жаром, она являла собой каменную пустыню без единой травинки. Только поблескивали в ямках меж кочками лужицы смоляно-черной жидкости, которая кипела, надуваясь большими ленивыми пузырями.
«А может, это нефть?» — подумалось Афанасию. Странная жижа, выпирающая из-под земли, мерзкая и вонючая. Но из нее местные умельцы производят много чего — и масла для медицины, и заливку для фонарей, и даже растягивающуюся ткань, почти бесполезную в быту, как золото, но не менее дорогую. Нефть. О ней Михаил тоже писал в своей книге. А взмывающие столбы пламени, это не иначе как газ, который когда-то загорелся, а теперь не гаснет, подпитываемый из подземных источников. Его местные собиратели нефти боялись и ненавидели люто — пользы никакой, а все время как на пороховой бочке.
Ведя коня в поводу, Афанасий пошел вперед по дороге, ведущей в глубь этого страшного места. Сначала вздрагивал от каждого шума, от рева вырывающегося из расселин газа, от вспышек пламени, что вставали грибами то справа, то слева, от бульканья нефтяных озер. Но потом привык и перестал обращать на все это внимание. Даже принялся насвистывать что-то, правда, больше напоказ, чтоб себе доказать, что не боится. И наконец тяжелый дух чистилища, витающий над огненными равнинами, перестал его угнетать. И даже жар, который поначалу обжигал, стал приятен. Как в чухонской бане, в коей он бывал на севере земель Новгородских.
Постепенно в шум и рев стал вплетаться какой-то новый, едва уловимый звук. Малоразличимый поначалу, он набирал силу и постепенно стал похож на… Топот копыт? Афанасий чертыхнулся. Преследователи набрались смелости и пустились за ним в погоню по огненным равнинам. Видать, его узнали, а награда, кою обещал шах, переборола страх.
Превозмогая боль в натруженных с непривычки ногах, Афанасий влез в седло, ударил пятками по бокам коня. Тот пошел мягкой рысью, постепенно набирая ход. Холка и спина его тут же покрылись едким потом. Вспотел и Афанасий, но скорее не от жара, а от страха. Конский топот за его спиной, многократно отраженный и усиленный каменными зубцами долин, давил на уши, лишал воли.
Он тряхнул поводьями, заставляя коня бежать быстрее, и сам почувствовал, что не вписывается в ритмичность его шага. Мешает разогнаться в полную мощь. А топот за спиной нарастал. Уже стали слышны сдержанные понукания и тяжелое дыхание лошадей преследователей.
Купец нашел в себе силы обернуться. Всадники мчались за ним в окружении мечущихся теней, которые порождали встающие тут и там вспышки пламени. Пот блестел на плоских лицах. Легкие халаты развевались за спинами, подобно крыльям птицы Сирин. Острия копий и лезвия подвешенных на ременных петлях сабель будто уже были окрашены его, Афанасия, кровью.