Речные корабли врага были замечены ночью вторых суток пути. Луч одного из прожекторов выхватил их, стоявших в тихой заводи, вызвав этим немалый переполох среди маньчжурских воинов. Их вопли и звон оружия еще долго оглашали темный берег реки, даже когда речники ангарцев убрали свет. Капитаны же кораблей, стремясь усилить эффект, принялись переговариваться между собой, используя громкоговорители. Усиленные раструбами голоса ангарцев разносились по-над рекой довольно далеко. Вдоволь покуражившись, команды канонерских лодок приготовились к ночной стоянке. Свет прожекторов продолжал освещать часть берега и участок реки, достаточный для обеспечения безопасности на случай возможных провокаций со стороны маньчжуров, к тому времени затихших.
Ночь прошла спокойно, если не считать криков птиц, до смерти надоевших караулу. А наутро маньчжуры увидели пушки, направленные на их корабли с неприятельских судов. На корме обоих кораблей вяло развевались зелено-белые полотнища с голубым крестом, такие же стяги были и на берегу.
— Эти пушки разрушали Нингуту, — шелестело среди маньчжурских солдат, уже успевших познакомиться с действием ангарских орудий. — Всякий раз, когда причал и склады восстанавливали, эти корабли приходили вновь!
Чиновники же, присланные из Мукдена, морщились и вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть корабли своего врага, про которые уже знали и в столице Цин.
— Ишь, забегали, словно тараканы, — отнимая от глаз бинокль, проговорил Матусевич, находившийся на борту «Даура». — Выноси лавки, братцы!
На берегу реки, под сенью нескольких высоких деревьев, ангарцы поставили заготовленные для переговоров две длинные лавки, стол, застеленный тканью, и навес. В центре стола сидел Игорь Матусевич, воевода сунгарийский, по левую его руку — даурский князь Лавкай, по правую — эвенкийский князек Нэми. Этим Игорь хотел показать маньчжурам вассальное положение оных народов по отношению к Руси Сибирской. Именно этот термин теперь должен быть в ходу у соседей.
За спинами переговорщиков стояли два воина в блестящих шлемах с плюмажами и кирасах с гербом, державшие стяги. Чуть поодаль находились лучшие воины из рейтарского полка Лавкая и несколько бойцов отряда Матусевича. Со стороны реки ситуацию контролировал Мирослав Гусак, держа маньчжуров на прицеле СВД. Кстати, все четыре снайперские винтовки, ставшие в этом мире бесценным преимуществом, были разделены между лучшими стрелками, действующими в боевой обстановке. Одна была у Гусака на Сунгари, вторая у Новикова в Норвегии, третья у Сазонова на Селенге, а последняя служила в Карелии у Евгения Лопахина. Однако патронов к ним оставалось мало, поэтому каждый выстрел должен был быть только по делу.
Маньчжурская сторона, несомненно, видела приготовленный для переговоров стол, но, явно или нет, тянула с отправкой своих людей. Среди них постоянно происходило какое-то движение, но к месту встречи никто подходить не спешил. И когда Матусевич, раздосадованный таким поворотом дела, уже хотел встать и отправиться к кораблю, Лавкай проговорил:
— Обожди еще малость, воевода! Еще немного.
И будто в подтверждение слов даура от толпы маньчжуров отделилась группа в два десятка человек и направилась к давно ожидавшим их сунгарийцам. Матусевич отметил некоторое напряжение, охватившее его. Разумеется, ранее, в своей прошлой жизни, он вел переговоры и с галицийскими террористами, и с турецкими шпионами, но те переговоры зачастую носили формальный характер. А переговорщики с той стороны остывали уже через некоторое время после обмена предложениями. Пленные майору Матусевичу нужны были крайне редко. Сейчас же переговоры, к которым он готовился не один год, должны были решить многое и на совершенно ином, гораздо более высоком уровне, нежели разговор с главарем пусть и крупной, но шайки бандитов.
Игорь вглядывался в лица приближающихся маньчжуров — пренебрежительные взгляды чиновников, которым пришлось тащиться по мокрому прибрежному песку и высокой траве, вызвали в нем прилив негодования, которое копилось за то время, что пришлось провести в ожидании. Однако по мере приближения брезгливые взгляды маньчжуров немедленно перенеслись на лавку, им предложенную, вскоре сменившись на безразличные маски, глаза которых смотрели будто сквозь сунгарийцев. Один из них — старик со слезящимися глазками на болезненного цвета лице, натужно покряхтывая, сел напротив Матусевича. Его сальные волосы торчали тонкой косичкой из-под шапочки с медным шариком-навершием. Длинные рукава цветастого халата покрывали ладони почти полностью, показывая лишь длинные тонкие пальцы с грязными, отросшими сверх меры ногтями. Остальные маньчжуры были значительно моложе.
Лавкай представил Матусевича, князя-эвенка и себя, после чего кратко пояснил маньчжурской стороне те вопросы, которые нужно обсудить. Маньчжур, слушая даура, кивал, сидя к нему чуть ли не вполоборота. Было совершенно неясно, понимает он князя или нет, ибо он так ни разу и не посмотрел на говорившего. После того как Лавкай замолчал, сунгарийцы уставились на старшего среди маньчжуров. Выдержав длинную, уже ставшую предсказуемой паузу, старик заговорил едва слышным, дребезжащим голосом. По мере того как он отвечал, Лавкай мрачнел, а Нэми непонимающе посматривал на своих товарищей. Матусевич, видя растерянность своих вассалов, сжал кулаки. Он уже понял, что случилось нечто неправильное.
Дождавшись, когда старик умолк, Игорь обратился к дауру:
— Лавкай, что происходит?
— Этот чиновник не имеет полномочий на ведение переговоров, — заявил князь. — Его ранг слишком невелик для этого, воевода.
— Так какого черта он тут делает? — вспылил Матусевич, отчего маньчжуры, стоявшие за спиной горе-переговорщика, немедленно зашушукались, а потом и заговорили в голос.
Бойцы-сунгарийцы тут же подобрались, поглядывая на своих командиров. Гусак тем временем положил палец на спусковой крючок, держа под контролем вооруженных маньчжуров, стоявших чуть в стороне от стола.
— Видимо, им мало Нингуты, — меланхолично пожал плечами Лавкай. — Вот они и прислали сяньшэня — чиновника низшего ранга.
— В таком случае, — встал из-за стола Матусевич, — тут нам делать нечего! А им и подавно! — Игорь указал на опешившего старика-маньчжура и направился к канонерке. — Лавкай, скажи им, пусть проваливают и присылают кого-нибудь имеющего нужные полномочия! — вдруг остановился Игорь и добавил: — А мы пока наведаемся в Гирин.
Однако маньчжуры и не думали покидать заводь. Их суда стояли весь день и на утро следующего дня остались там же. Рейтары, бряцая оружием и отсвечивая начищенными до блеска доспехами, патрулировали берег Сунгари, где расположились лагерем маньчжуры. С чувством собственного достоинства, преисполненные жадного блеска в глазах, они ревностно следили за своим врагом, желая при случае указать ему его место. Сведенные в полк всадники — солоны и дауры — в основном были сыновьями знати — князьков, старейшин и шаманов, немалый процент составляли и лучшие воины того или иного поселения или рода. Попасть в рейтары Лавкая значило очень многое для амурцев и сунгарийцев. Этим они существенно поднимали свой статус среди соплеменников. Граница для перемещений маньчжуров была установлена в виде понатыканных в землю кольев, с протянутой между ними бечевой. Пары конфликтов, когда амурские доспешники с яростью пресекли попытки маньчжуров просто подойти вплотную к кольям, хватило для вразумления гостей. Эти крайне наглые действия амурских варваров, а также их доспехи и вооружение очень сильно впечатлили маньчжуров.