Ночью скрытно перебрались на заранее приготовленные позиции. Веточкин похлебал впотьмах какой-то баланды. И даже прикорнул часа полтора, скрючившись в окопчике.
Вместо «доброго утра» Петя услышал за бруствером вопли «банзай!» Видимо, японцы подобрались скрытно на рассвете и вырезали наше боевое охранение. Веточкин протер глаза, огляделся. В траншее шла рукопашная. С фронта подходили новые японские цепи. Но и к нам спешило подкрепление численностью не меньше полуроты. Противники приняли друг друга в штыки. Дрались стенка на стенку, только не до первой крови, а до смерти.
– Та-та-та-та, – завел свою адскую машинку Шолов, отсекая японскую пехоту длинными очередями.
Прямо над Веточкиным рубился на бруствере с японским офицером поручик Жилов. Левая рука Жилова была вся в крови и болталась, как плеть. Японец, заходя слева, несколько раз рубанул Жилова саблей по предплечью, но в этот момент поручик успел подцепить противника кончиком шашки. Японец потерял равновесие и полетел спиной в окоп прямо к Веточкину. Петя даже не успел задуматься. Только зажмурился в последний момент, опуская с короткого замаха лопатку заточенной гранью на бледное скуластое лицо.
С той стороны заработал японский пулемет. Словив три пули из затяжной очереди в грудь, шлепнулся в окоп к Веточкину поручик Жилов. Не своим, страшным и булькающим голосом произнес, глядя на Петю вполне осмысленными глазами:
– Меня не руби.
Поставила заградительный огонь русская артиллерия. Японцев отбили, в окопах закрепилось свежее пополнение. Шолов любовно накрыл пулемет бушлатом, поглядел на зарубленного японского офицера, уважительно присвистнул в адрес Пети:
– А ты насобачился!
Тот изобразил при помощи высунутого языка и крутящих движений руками рвотные позывы. Но больше Веточкина не рвало.
Осторожно вытащили наверх пускавшего кровавые пузыри с губ Жилова. Напихали ему за пазуху все нашедшиеся перевязочные средства и потащили в ближайший тыл. Вопреки характеру полученных ранений поручик был все еще жив и даже не терял сознания. Через тридцать метров он слабыми жестами здоровой руки сигнализировал, что его надо опустить на землю.
– Привал, – с некоторым усилием разобрали булькающие звуки в горле у раненого Веточкин и Шолов.
Жилова уложили, сами плюхнулись рядом.
– Вот ведь как, – укоризненно глядя на поручика, проговорил Петя. – Остались бы сторожить генерала, были бы сейчас живы.
И тут же почувствовал по кончикам ушей, как наливается краской оттого, что сморозил полнейшую глупость.
У Жилова отпала челюсть. Он с хрипом выдавил из себя огромный красный пузырь, который тут же лопнул на губах, и довольно внятно произнес:
– Веточкин, ну ты и скажешь… Я еще не умер.
– Да я… простите… не то…
Шолов заржал, как конь.
– Простите, вашбродь! Ну и дела! Вам, видать, еще и вправду на тот свет не пора.
Петя был весь пунцовый, даже когда уже передавали Жилова санитарам.
Через полдня в начале очередной японской атаки к ним в окоп залетела граната. Веточкина отшвырнуло в сторону, в клочья изорвало одежду, но сам он остался цел. Шолов, лежа на боку, осмотрел пулемет:
– Хана.
Потом перевел взгляд на свой развороченный живот:
– Тоже хана.
Протянул руку, прикрыл рану сложенным вдвое бушлатом, повернул голову к подползшему Веточкину:
– Ремень дай.
Петя распоясался, затянул Шолова поверх бушлата своим ремнем.
– Сильнее.
Петя вогнал шпенек на пряжке в следующую дырку. До крови прокусив губы, Шолов нахлобучил на голову бескозырку и засунул ленточки в красное месиво рта.
Японцы приближались. По ним никто не стрелял. Веточкин огляделся вправо-влево: живых товарищей рядом не было. Всю траншею выкосило японской шрапнелью.
– Шуруй отсюда. – Шолов достал жиловский револьвер. – Минуту продержусь.
– Давай я тебя…
– Пошел вон! – просипел сквозь зубы матрос. – Ну!
– Да как же потом… Нет, я…
– Смысл? А так свечку поставишь. Ну!
Щелкнул взводимый курок. Петя выскочил из траншеи и как заяц запетлял назад между камней и воронок. В то же мгновение за спиной защелкали револьверные выстрелы. Японцы загалдели, открыли огонь из винтовок, но сначала не по беглецу, а по стрелявшему в них. Секунд через двадцать запели пули и над головой у Веточкина. Но он уже успел добежать до больших валунов, бухнулся на землю и ужом втиснулся в окружавшие их плотные заросли кустарника.
Вечером Петя Веточкин сидел на позициях 5-го полка. Японцы пока угомонились, и полковник Третьяков, пользуясь передышкой, обходил траншеи. Рука на перевязи, но сам улыбается.
– Ребята! Дела идут хорошо, – говорил полковник, пробираясь между стрелками и похлопывая их по спинам. – Под Ляояном наша взяла. Скоро будет выручка.
Весть о том, что на помощь с севера идет наша Маньчжурская армия, заметно всех приободрила.
– А может, опять брехня? – спрашивал кто-нибудь с недоверием.
– Да ты что! – шикали на сомневающегося. – Раз Третьяков сказал, значит, дело верное.
Петя поужинал прекраснейшей кашей с салом. После двух суток боев это показалось настоящим раем на земле. Подумать только – каша с салом! Причем даже горячая. Что может быть совершеннее? Оказалось, может – теплый чай с приличным ломтем черного хлеба и даже (о, чудо!) с маленьким кусочком сахара вприкуску. А потом Петя лег на дно окопа, завернулся в найденный китайский ватный халат и спокойно проспал до самого утра.
На следующий день раздали свежие номера «Нового края». Все подтвердилось! Ойяма ушел от Ляояна. Оптимисты ожидали со дня на день появление на Ляодуне главных сил генерала Куропаткина. Кто-то якобы уже видел на дальних перевалах конные разъезды генерала Мищенки. Предполагали, что теперь 3-я японская армия, осаждающая Порт-Артур, сама будет вынуждена оборонять Киньчжоусские позиции, сражаясь на два фронта.
Что ж, и вправду очень отрадные известия! Петя нагнулся в окопе положить милую газету на ватный халат. И услышал стремительно нарастающий протяжный свист. В следующий миг его подняло над землей, словно кто-то хорошенько дернул за ноги. Грохнул разрыв. Петя ткнулся носом в халат, с хрустом комкая газету лицом. Сначала ему показалось, что оторвало ноги. Но нет, пошевелил пальцами в сапогах и даже, лежа на животе, согнул ноги в коленях. Веточкин осторожно ощупал бока, бедра. Сзади пониже пояса обе ладони погрузились в липкую кровавую кашицу. Резко стало очень больно.
– Санитара! – жалобно заскулил раненый Петя Веточкин.
– Ну это ж надо, браток! – не мог сдержать улыбки бородатый сибиряк, укладывавший Петю пузом на носилки. – Японец за все утро выпустил один-единственный снаряд и попал прямехонько тебе в задницу. И смех и грех!