— Не-а. Папка хороший телевизор давно пропил, а старый только одну программу показывает, и то плохо.
— Ну так вот. Прятать надо Тарзана.
На этот раз Андрей не стал удивляться и переспрашивать. Он как-то сразу всё понял.
— А куда? — понизив голос, спросил он.
— Думать надо, — сказала Аленка.
И они оба задумались, не спеша бредя по пустому переулку.
Вдали задребезжала пустая бочка на санках: Рупь-Пятнадцать плелся за водой.
— Стой, — сказала Аленка. — А может, нам его попросить?
Андрей заоглядывался, ничего не понял и переспросил:
— Кого?
— Да вот его, — Аленка кивнула в сторону дребезжавшей бочки.
— Бомжа?! — удивился Андрей и открыл рот.
Аленка с неудовольствием посмотрела на него.
— Ну да, бомжа. Он у цыган живет, а к цыганам редко кто заглядывает. Они милиционерам платят.
Андрей опять было разинул рот. Потом сказал:
— А вдруг они его съедят?
— Кто? Цыгане? Ты что! Цыгане собак не едят. У них вон, две овчарки во дворе, добро стерегут.
— Ну, бомж съест, — упрямо сказал Андрей.
— Не съест, — твердо сказала Аленка и пошла вперед.
— Здорово, детишки! — издалека закричал Рупь-Пятнадцать.
— Здорово, — сказала Алёнка. — Стой. У нас к тебе дело есть.
— Ко мне? — удивился Рупь-Пятнадцать.
— К тебе, к тебе, — нетерпеливо повторила Аленка. — Ты слышал, что опять облава на собак будет?
— Нет.
— А что губернатора собаки загрызли — слышал?
— Да говорили вроде что-то…
— Значит, опять собак ловить будут, — понял?
— Понял, — кивнул Рупь-Пятнадцать. — Только не понял, я-то тут при чем?
— А ты нам помочь можешь. К вам ведь милиция не ходит?
— Да не видал пока.
— Ну вот, значит, цыганских собак не тронут.
Рупь-Пятнадцать сдвинул вязаную шапочку на лоб и присвистнул:
— Так вам что — собаку надо спрятать, что ли?
— Догадливый, — проворчал Андрей. Он стоял боком и участия в беседе старался не принимать.
— Собаку. Тарзана нашего, — сказала Аленка.
— А! Знаю я вашего Тарзана. Так его ж в лес увезли?
— А он вернулся! — Аленка рассердилась на себя — из глаз едва не брызнули слезы. Она даже топнула ногой.
— Ну, так какой базар! Спрячу.
— Где?
— Ну, у цыган и спрячу. Алёшку попрошу — цыганенка ихнего. Он паренёк добрый, надежный. Не продаст.
— А где он его спрячет?
Рупь-Пятнадцать снова присвистнул — на этот раз не без самодовольства.
— Да у них двор какой — видела? Как три ваших. Они ж две развалюхи соседние купили, и один участок сделали. А там сараев, стаек, погребов — немерено. У них и тайные норы выкопаны. Они там деньги хранят и разное барахло, которое наркоманы приносят — телевизоры там, видики, камеры, — ну, всю такую халабуду. За дозу все тащат. Даже мамкины шубы.
Рупь-Пятнадцать и дальше продолжал бы говорить, но Аленка внезапно погрозила ему пальцем. Рупь-Пятнадцать мгновенно закрыл рот.
Мимо них, пошатываясь, прошел прохожий, — бывший военный, который жил в самом конце переулка, почти у самого переезда.
Когда он скрылся в конце переулка, Рупь-Пятнадцать нагнулся к Аленке и они начали шептаться.
— Завтра в садик пойдешь, — сказала неожиданно баба, когда Аленка вернулась.
— Почему? — удивилась Аленка.
— А хватит дома сидеть. И так почти три недели просидела.
— Я же болела.
— Что болела — это ладно. А теперь не болеешь. С ребятишками там хоть поиграешь, а то все с бабой да с Андреем, женихом своим. Да ещё с собакой вот…
Аленка чуть не расплакалась. Нахмурясь, сидела за столом. Неохотно грызла карамельку.
По радио начали передавать новые распоряжения председателя комиссии по ЧС Густых. Баба сделала погромче.
— В целях безопасности, — говорил диктор, — распоряжением комиссии по ЧС на весь период чрезвычайного положения в лечебных учреждениях всех видов собственности, детских дошкольных учреждениях, учреждениях образования вводится карантин. На время карантина детям до 14 лет запрещено появляться на улице после пяти часов вечера без сопровождения взрослых. Взрослым — после одиннадцати часов. В городе организовано круглосуточное патрулирование, особенно в отдаленных районах. Патрули будут усилены за счет спецподразделений УФСБ, УВД, УИНа, Службы судебных приставов, налоговой полиции, воинских частей Томского гарнизона. Все здания государственной власти, промышленные объекты, вокзалы и другие общественно значимые, или представляющие потенциальную угрозу объекты, а также муниципальный и частный общественный транспорт берутся под круглосуточную охрану. На особый режим переведены все частные охранные структуры…
— Ур-ра, я в садик не пойду!! — закричала Аленка и бросилась обнимать бабу.
Ночью, когда Аленка уже спала, баба тихонько вошла к ней в комнатку. Постояла, подперев щеку рукой и глядя на спящую. Поправила одеяло. Еще постояла. Потом вытерла слезу и тихо вернулась на кухню.
В четыре часа утра в окно стукнули. Аленка уже не спала — ждала.
Был самый темный, мертвый час суток. Аленка тихо оделась, вышла на кухню, ощупью пробралась к двери. Открывала ее долго-долго, сантиметр за сантиметром, боясь, что дверь скрипнет.
Не скрипнула. Так же осторожно Аленка прикрыла её, прислушиваясь к мерному похрапыванию бабы. В сенях накинула куртку, влезла в валенки и вышла во двор. В переулке, за палисадником, маячила высокая тощая фигура. Это был цыганенок Алешка, паренек лет тринадцати. На нем была модная легкая куртка, распахнутая на груди, джинсы заправлены в красные полусапожки на каблуке. Непокрытая курчавая голова серебрилась в свете дальнего фонаря.
Аленка, боясь скрипнуть, медленно приоткрыла железные ворота.
— Где собака? — без предисловий спросил Алешка.
— Сейчас приведу, подожди!
Аленка побежала в стайку. Тарзан сразу же проснулся, хотел тявкнуть, но Аленка сжала ему челюсти, зашипела в ухо:
— Тихо! Ни звука, понял? Сейчас пойдешь с Алешкой и спрячешься, где он велит. И молчи, молчи! А то я тебе пасть тряпкой замотаю.
Тарзан глядел умными глазами, слушал, приподняв одно ухо.
— Я тебя потом заберу. Понял? Жди, я заберу!