– А осмелюсь спросить у вашего сиятельства… Когда царя прогоним, – кого поставят-то?
Нечаев пересилил смех; загородившись книгой, сказал:
– А ты как думаешь?
– Ну… мы тут с ребятами посоветовались… Они говорят – вас!
– Что-о?
Нечаев отбросил книгу.
– Это откуда ж такая глупость? И кто её придумал?
Унтер прикрыл за собой дверь, понизил голос.
– Кто придумал – не могу знать. А только унтер Александров сказал под большим секретом, что вы и есть убиенный заговорщиками во цвете лет первенец Государя императора Николай Александрович! Потому вас ироды и гноят тут, чтобы на престол возвести беззаконного наследника-цесаревича Александра Александровича.
Нечаев едва удержался от смеха.
– Вот я этому унтеру Александрову… – выговорил он. – Он, кажется, завтра на службу выходит? Ну, я ему покажу первенца! Он у меня попомнит наследника… А ты, дурак, ступай прочь, да глупые разговоры не веди! Хотя, стой. Всё, что в дежурной комнате говорят, теперь будешь мне докладывать. Понял?
– Так точно!
– Хорошо.
Нечаев вырвал из тетрадки еще один квадратик.
– Это тебе. Благодарю за службу. У старшего по караулу получишь…
– Рад стараться!
– Да смотри: о наших с тобой разговорах – никому ни слова!
Дверь за унтером закрылась. Нечаев подумал, кусая губы. Потом открыл тетрадь с конца, на чистой странице начал выводить буквы шифрованного письма.
Закончив, вырвал страницу, сложил. Капнул на клапан воску из свечи, приставил пуговицу с орлом. Крикнул:
– Гудков!
Когда дежурный вошёл, Нечаев сказал:
– Вот, возьми письмо. Ночью сбегай к прачке Настёне, та передаст, кому следует. Да смотри, чтоб никто и духом не знал!
Дежурный Гудков спрятал письмо на груди, за пазуху.
– Будет сделано, ваше сиятельство!
«Ваше сиятельство!» – мысленно передразнил его Нечаев. Но вслух дразнить не стал: Гудков был одним из самых верных его слуг.
– Ступай. Деньги получишь утром. Да скажи там, в дежурной комнате, чтобы так не орали! Я спать хочу…
* * *
Акинфиев стоял на палубе, опершись о поручни. Погода была прекрасная: легкие, как пух, облачка плыли в ярко-синем небе. Кружась над волнами, кричали чайки. Внизу, у борта, пенилась бирюзовая вода.
Был выходной день, и Акинфиев решил сделать с женой прогулку на пароходе по Финскому заливу. Доктор давно уже говорил, что морские прогулки для Ираиды Степановны были бы крайне полезны.
Накануне Акинфиев предупредил о прогулке Севастьянова, встретившись с ним на набережной Невы, у Сенатской пристани.
– Ну, на пароходе вам опасаться нечего, Иван Петрович, – сказал Севастьянов. – Народ кругом, вряд ли террористы осмелятся напасть на вас… Но вы всё же будьте настороже. У вас есть револьвер?
– Боже сохрани! – испугался Акинфиев. – Я телеграфист, а не убийца!
– А вот это вы зря. Не только убийцам револьверы нужны… Ну да ладно. Не думаю, что вам придётся стрелять. И вот еще что, на всякий случай… Постарайтесь, чтобы возле вас всегда люди были. Прогулка-то долгая?
– На весь день!
– С остановкою?
– Да-с, в Петергофе. Потом до Котлина, и обратно в Питер.
– А дома что? Прислуга у вас есть?
– Есть… – смешался Акинфиев. – А что, вы думаете, они и в дом…
– Ничего я пока не думаю. Но у террористов планы всегда неожиданные. Велите, чтобы Верочка гулять не выходила, с мальчиками весь день была. И чтобы чужим двери не отпирала.
Акинфиев побледнел.
– Вы считаете?.. Это так серьёзно?
– Всё серьёзно в нашем деле, Иван Петрович. Вспомните Филиппова.
Акинфиев перекрестился:
– Да я его, что ни час, вспоминаю…
Севастьянов положил руку ему на плечо:
– Напугал я вас, а может, и зря совсем… Отдыхайте, ни о чём не беспокойтесь. Я велю околоточному агентов в ваш переулок послать. Пусть за домом присматривают.
Акинфиев поёжился. Ветер с Невы показался ему вдруг невыносимо холодным; он пронизывал до костей.
– А может, и на пароход агента посадить? – наивно спросил он.
Севастьянов развёл руками.
– Что вы… Пароход маленький, а агенты у нас, сами знаете, какие… Его сразу же заметят, мало, что сторониться будут, – ещё и капитану пожалуются… – Севастьянов вдруг улыбнулся. – Давеча мне случай рассказали… Один агент донос на своего соседа принёс. Прочитали. И что? Слово в слово такой же донос, но уже на своего соседа, за неделю до того принёс другой агент… А на пароходе обязательно кто-то из военных будет: жандарм, морской офицер, а то и гвардеец. Так вы, если подозрительное что заметите, к ним обращайтесь. Они скорее помогут, чем полицейский агент… Ну, успокойтесь. Отдыхать тоже надо. Особенно в нашей профессии. Забыться хоть на день. Вырваться из Петербурга… Мы с Филипповым под парусом, бывало, ходили…
Новое упоминание о Филиппове снова перепугало Акинфиева. И он даже попросил Севастьянова пройти с ним хотя бы часть пути до дома, хотя бы до переулка. Севастьянов согласился, но предупредил: если за ними следят, это будет ещё опаснее. И Севастьянова вычислят, и поймут, что Акинфиев настороже, под охраной ходит… Уж лучше одному ходить. Или извозчика брать.
– Да, извозчик… – насупился Акинфиев. – Целковый слупит, и повезёт кругом, чтобы подольше: целковый оправдать…
– Хорошо. Тогда извольте идти впереди. А я уж сзади потихоньку…
Так и шли: Акинфиев впереди, Севастьянов, с видом прогуливающегося бездельника, позади, приотстав шагов на тридцать. Потом Акинфиев хотел с ним попрощаться, рукой махнуть, – оглянулся, а Севастьянова и след простыл. Только какие-то пьяные мастеровые шли гурьбой и громко переругивались.
«Хорош охранничек!» – горестно подумал Акинфиев и рысцой побежал к дому.
* * *
Море с белыми барашками волн, солнце, свежий солоноватый ветер – всё это пьянило, действовало расслабляюще. Иван Петрович заглянул в каюту: Ираида Степановна спала. В иллюминатор падал косой солнечный луч, и лицо супруги зарумянилось, – но не лихорадочными чахоточными пятнами; нет, это был здоровый румянец крепко уснувшей, утомлённой женщины.
Акинфиев осторожно прикрыл дверь и снова вышел на палубу. Выбрал место, где стояли люди. Снова опёрся о поручни. Кто-то из пассажиров показывал вдаль, по правому борту. Иван Петрович взглянул: далеко-далеко в дымке виднелись кронштадтские форты, напоминавшие круглые исполинские скалы, вздыбившиеся из моря.