Кувшин пошел по кругу. То, как народ пил, привело Семена в полное недоумение. Оно еще больше возросло, когда люди начали на глазах косеть, а в посудине что-то еще оставалось! Любопытство бывшего ученого взяло верх, и Семен махнул рукой на гордость вождя и учителя народов:
– Мужики-и! – заныл он. – Дайте тибидахнуть!
– А-а, гургул! – заметил-таки Семена подобревший народ. – Ты почто Филю тапнул?
– Он первый мапиться начал! – не смутился попрошайка. – Дайте глоточек!
– Самим мало! – сказал народ. – Будем мы еще тапаных гургулов поить! Спой-спляши, тогда дадим!
– А в капу меня поцеловать не хотите? – ехидно поинтересовался Семен
– А тапом по мапе?! – слабо возмутился народ. – Тибидахай отсюда! Нам еще целый день сегодня тарахаться. Может, без капов останемся за людей наших, а ты последнее забрать хочешь?!
– Не-ет, – осенило Семена. – Никуда вам сегодня тибидахать не надо. Тарахайтесь сколько хотите!
– Это почему же не надо? – заинтересовался народ.
– Тибидахнуть дадите – тогда скажу!
После краткого обсуждения кувшин Семену все-таки дали – с условием, что только один глоток. Он, правда, и его не выпил – поперхнулся, закашлялся и вернул кувшин. Народ стал ржать и выражаться в том смысле, что нонеча не то, что давеча!
Вообще-то, плюясь и кашляя, Семен ломал комедию. Ему нужно было время, чтобы осознать результаты проделанного опыта. Дело в том, что в кувшине оказалось не пиво и не бражка, а самый настоящий самогон – с сивушными маслами, с полынным привкусом, но настоящий! «Откуда?! Сами додумались, или мое тлетворное влияние сюда докатилось?! Вот тебе и глухомань… Надо выяснить!»
Однако прежде, чем заняться дальнейшими исследованиями, следовало расплатиться за полученную дозу.
– Ну, – вопросили мужики, – и почему же мы сегодня никуда тибидахать не можем?
– А потому, – снисходительно ответил Семен, – что сейчас не утро, а вечер!
– Да?! – хором переспросил народ и, отвесив челюсти, стал разглядывать небо. Вообще-то, соленосов такая ситуация, похоже, устраивала – никуда идти они не хотели. Тем не менее возник спор: с какой стороны в этой деревне солнце всходит, а с какой садится? В конце концов большинство пришло к выводу, что гургул скорее прав, чем наоборот, и это дело надо отметить. Миля вновь отправился за самогоном, и Семен увязался за ним. То, что он увидел в местной «пивоварне», вышибло у него слезу умиления: там действовал самогонный аппарат! Причем его – Семеновой – конструкции: глиняный котел с бражкой, накрытый вогнутым блюдом, в которое налита вода. «Вряд ли они изобрели это сами! Но как узнали, как сюда попало мое „ноу хау"?! Впрочем, подходящей посуды тут полно, а времени, чтобы принести весть о новом напитке, было предостаточно. Все понятно, но… Но какая восприимчивость! Какая мощная тяга ко всему новому!! Прямо чувство гордости за предков охватывает! А полынь тут при чем? Ну, наверное, при том же, при чем хмель в родном мире – вкусовая и ароматизирующая добавка».
Своих людей Семен увел ночевать в неблизкий перелесок. В непосредственной близости от бригады пьяных соленосов он испытывал беспокойство не только за судьбу Нилок, но и Пита. Сам же, рискуя здоровьем, вернулся, задавшись целью прояснить местные обстоятельства.
К следующему вечеру он их прояснил, а еще через сутки пришел к выводу, что отсюда надо сматываться – и побыстрее. Ватага соленосов проводила время в Пендюрино довольно однообразно. Когда героям-снабженцам удавалось поправиться после вчерашнего, они начинали демонстрировать местным жителям свои буйство и удаль. Троица главарей оказалась теми, кто хоть как-то владел оружием: Филя – дубиной, Миля – копьем-рогатиной, а низкорослый тощий Киля – луком. Воспрянув духом после соответствующей дозы, Филя принимался бродить по деревне, цепляясь ко всем встречным-поперечным для выяснения отношений. При реальном или мнимом отпоре он начинал гоняться за местными мужиками, размахивая своей дубиной и издавая рев обиженного динозавра. Обычно это мероприятие обходилось без жертв, поскольку туземцы были, что называется, в заднице настеганными и улепетывали со всех ног. Киля, как человек почти интеллигентный, ни к кому не цеплялся. Он вставал где-нибудь на бойком месте и начинал пулять из своего лука во все, что движется. Снаряды у него были не серьезные – просто заостренные палки – но кожаное ведро с водой, висящее у женщины на коромысле, метров с десяти они пробивали насквозь. Миля же оказался утонченным эстетом: притаившись за углом, он подкарауливал местных девиц. Улучив момент, он поддевал копьем подол рубахи и норовил приколоть его повыше – к стене ближайшего дома. Если это удавалось, многочисленные зрители разражались громом оваций и принимались рассматривать (и щупать!) результат. Филя же плотоядно облизывался в ожидании тех, кто захочет заступиться за пострадавшую. Таковых обычно не находилось. Семен не переставал удивляться безмятежности туземок – они почему-то не учились на опыте друг друга, а продолжали успешно ловиться на Милины штучки.
Созерцание этих забав Семену надоело очень быстро, и он озаботился философской проблемой: «Многие ватажники-соленосы добирались сюда не одну сотню километров лесных троп. Что же их остановило? По рассказам, от заветного месторождения соленосов отделяет всего два-три дня пути. В былые годы, говорят, они делали из Пендюрино по нескольку ходок, чтобы рассчитаться с долгами за хлеб и пиво, и лишь после этого отправлялись с полными мешками соли к родным пенатам. В этом году они дальше Пендюрино не двинулись, множа и множа долговые зарубки у местных старейшин. Похоже, причиной задержки стало появление в деревне самогонного аппарата, который позволяет перерабатывать в самогон чуть ли не любые отходы пивного производства. Эти отходы, включая бракованный солод, активно подтаскивают сюда жители окрестных деревень, в расчете на то, что в итоге местные старейшины отсыплют им дополнительно пайку соли в соответствии с вкладом в спаивание соленосов».
Сами же ватажники обосновывали свою задержку иначе. Как именно, понять Семену было трудно, поскольку изъяснялись они не просто «матом», а на каком-то своем сленге, на его основе составленном. Звучало это примерно так:
– А почему за солью-то не идете? Почему здесь торчите?
– Ты тапнулся, гургул?! Или мапнулся?! Там же полный тарах-тибидах в этом годе! А тибидахать два дня туда, а обратно – и того тапистее!
– Да уж скажи честно: дух боевой растеряли, порыв свой геройский пропили!
– Ну, ты, гургул! Ща тибидахну!
Словесное общение прерывается на пару минут, необходимых Семену, чтобы доказать собеседнику абсолютную невыполнимость его угрозы. Продолжение пояснений таково:
– Мапишь, гургул: там – за тапней этой – нынче сплошные тибидахи тарах-тибидахаются. И столько этих тибидахов там раскапилось, что ни один замапленный тап туда в трезвом виде не мапнется. Ждать надо, пока эти тарахи натибидахаются и умапят к тибидахнутой тапе. Вот тогда и мы потарах – тибидахаем!