– Ну, ты, мапа тапнутая, сказал… – озадаченно чесал затылок Семен: «С таким же успехом можно беседовать с питекантропами о смысле жизни. В общем, полный атас».
Собственно говоря, Семен не имел ничего против того, чтобы заняться изучением данной конвиксии. В первый же вечер он заработал кулаками достаточно авторитета, чтобы его не называли «мапнутым гургулом», не посылали «к тапу» и не заставляли пить наравне со всеми. Время от времени, конечно, свой статус приходилось подтверждать. Чтобы это случалось пореже, Семен старательно притворялся пьяным, если же проба сил становилась неизбежной, старался не наносить увечий. Он чувствовал какую-то внутреннюю, глубинную симпатию к этим мужикам. Вместо унылого бесконечного труда огневых земледельцев они выбрали стезю золотоискателей, даже круче – этаких викингов (или кого?) далекого будущего. Несколько дней смертельного риска сделают парня владельцем какого-то количества белесого грубозернистого порошка, за щепотку которого всюду будет кров, еда, выпивка и отдастся любая женщина, какие бы побои ей ни грозили потом. Да и старейшины в любой деревне с радостью отдадут во временное пользование и молодых жен, и дочерей, и внучек, отсыпь им горсточку. А всего и надо-то – дойти и вернуться!
Только ничего у Семена с исследованием не вышло. И подвели его, как это ни странно, свои. Первая ночь в березняке, расположенном примерно в километре от деревни, прошла благополучно. А потом началось…
Просыпались ватажники обычно ближе к вечеру и, разумеется, начинали собираться в поход. Моральные и физические силы их были подорваны вчерашними излишествами, и они, естественно, искали способ их укрепить. После того как они этот способ находили, часа полтора-два с ними еще можно было как-то общаться, а потом начинался маразм, от которого Семен просто сбегал к себе на стоянку. Но вскоре маразм окреп – ватажникам хотелось развлечений. «Ручной» леший Пит развлекать их не хотел, поскольку самогон пить не мог – не позволяли слишком чувствительные вкусовые рецепторы. Ватажники нашли выход – стали вымачивать в самогоне ячменные лепешки. Против этого питекантроп устоять не мог…
Только это было еще полбеды. На третье утро Семен проснулся от всхлипываний. Поминая всех чертей, он выполз из импровизированного шалаша и имел счастье наблюдать следующую картину: посреди лесной поляны, наполовину скрытой утренним туманом, сидит красивая юная девушка. Она горько плачет. Меховой балахон на ней надет задом наперед, а под глазом наливается синяк. При ближайшем рассмотрении выясняется, что губа у нее с одной стороны распухла, а второй глаз превратился в щелку. По представлениям Семена, данный эффект может быть достигнут при сильном ударе по щеке открытой ладонью.
– Кто?! – задал гневный вопрос вождь и учитель народов.
– Они!
Ответ был украшен длинной вереницей эпитетов, самый мягкий из которых можно было перевести словом «педерасты». Семен, естественно, подтянул штаны, схватил пальму и собрался идти в деревню разбираться. Однако в последний момент остановил себя резонным вопросом: «С какого перепугу?! И почему?»
Он начал допрос-расследование, и все его представления о добре и зле, правых и виноватых немедленно перепутались.
– Каким образом ты оказалась ночью в деревне?
– Там весело!
– Значит, сама пошла, пока я спал?
– А чо они?!
В общем, Нилок отправилась на поиски приключений. И получила их в полной мере. Выпить-то ей, конечно, дали, но… Договаривались только так, а они ее и так, и эдак, причем много раз – обманули, в общем. А перед этим ее заставили исполнить стриптиз. Или она сама вызвалась? Ответы позволили предполагать и то, и другое, причем второе вероятней. Семен вздохнул, срезал подходящий прут и велел своей подопечной принять соответствующую позу.
Легкая порка на Нилок произвела странное воздействие – Семен чуть не подвергся сексуальному насилию. Про нечто подобное он когда-то читал, но до сих пор не верил, что так бывает – не в смысле насилия, конечно, а в смысле воспитательного влияния болевых ощущений на женский организм. Все это было увлекательно и познавательно, но на следующую ночь Нилок опять исчезла! И обнаружил ее Семен только в деревне – под тем самым навесом. Она спала в обнимку с Милей!
– Чаша моего терпения, конечно, бездонна, – сказал Семен, – но она уже наполнилась. Мы с Питом уходим!
Ответом был рев, ползанье на коленях и хватание Семена за рубаху. Все это вперемешку с уверениями, что «они меня напоили». Кончилось дело тем, чем и должно было кончиться, – Пендюрино команда покинула в прежнем составе. И двинулась в степь – по пути соленосов.
Семен успел собрать добрый десяток описаний маршрута от деревни до соляного месторождения. Из них половина различалась лишь в деталях, и он решил, что они заслуживают доверия.
Собственно говоря, никакой ландшафтной границы не существовало. Просто, двигаясь в южном и юго-западном направлении, можно было заметить, что открытых пространств становится больше – травянистые поляны и долины как бы теснят лес. Впрочем, Семен отметил, что, скорее всего, идет обратный процесс – наступление леса на степь. Судя по возрасту деревьев, это наступление началось недавно – лет 10—15 назад. Как это ни было смешно, но за все время пути никаких «тарахов» или «тибидахов» экспедиция не встретила.
– Р-рудники мои сер-ребряные, – злобно пел Семен, шагая по камням, – зал-латые мои р-россыпи!
Богатства вокруг действительно лежали немереные и несчитанные – в виде белесого налета на камнях у воды. Соль. Натрий-хлор. Галит. Кровь, становая жила, хребет любой земледельческой цивилизации…
Оказавшись в этой долине, Семен допустил ошибку – позволил Питу и Нилок лизать соль вволю. Они, конечно, нализались. И через некоторое время захотели пить. Ну, и попили – воды-то кругом полно! То, что она малость солоноватая (или не малость?), впечатления на них не произвело. Результат оказался вполне ожидаемым – пить захотелось еще больше! Теперь они уныло брели вслед за Семеном – один поскуливал и в каждом удобном месте пробовал воду на вкус, другая уже ничего не пробовала, а пыталась плакать, но получалось плохо, потому что, наверное, в ее организме на слезы не хватало влаги. В итоге Семен вынужден был искать не соленый источник, а пресный. Последний упорно не находился.
Долина имела ассиметричный профиль. Дно ее, шириной несколько десятков метров, было плоским и лишенным растительности. На речку данный водоток не тянул – скорее ручей, текущий многими мелкими струями между камней. Склоны плотно заросли колючими кустами, а кое-где и деревьями. Обнажений коренных пород по руслу не наблюдалось, а лезть через кусты к заросшим лишайником редким скальным выходам выше по склону Семену не хотелось. Он предположил, что все вокруг сложено осадочными породами, долина же приурочена к тектоническому разлому. Скорее всего, один борт поднят относительно другого. В бытность свою геологом такие места Семен крайне не любил: строение здесь сложное, а ни образца взять, ни залегание слоев померить, да и ориентироваться трудно, поскольку видимость ограничена.