Вряд ли это продолжалось долго. Семен почувствовал, что животное вот-вот упадет, и вновь спешился. Он шел до тех пор, пока не запнулся о чью-то нору и не упал. Оказалось, что лежать не хуже и не лучше, чем идти, и он не стал подниматься, только лег поудобней.
Нет, на самом-то деле он не лежал на холодном ветру под необъятным пасмурным небом. На самом деле он сидел теплой летней ночью у воды и выщелкивал ногтем на переднем зубе тему «Воздушной кукурузы». А перед ним на песке в такт извивалась, перебирала ногами обнаженная тонкая светловолосая девочка. Она танцевала второй раз в жизни, но у нее хорошо получалось.
Эта девочка считала себя уродкой и клятвенно обещала своему долгожданному мужчине растолстеть – при первой же возможности. Он запретил ей это – сказал, что извращенец и любит худеньких. Потом – после беременности и родов – оказалось, что петелька-эталон не налезает на ее попу – какое горе! Он посмеялся тогда, отделался шуткой – сказал, что в мире будущего желающие похудеть женщины садятся на диету или начинают бегать трусцой. Несколько дней спустя Семен увидел ее бегущей по тренировочной тропе – в самостоятельно изобретенном и изготовленном лифчике. Спорта, физических упражнений «просто так» в этом мире еще не придумали – Сухая Ветка с подружками стали женщинами-воительницами. Виноват ли Семен? Этим вопросом можно не задаваться: во всем, что происходит с ним и вокруг него, он виновен.
Нет, нельзя сказать, что он вспоминал былое – нельзя! Он просто вернулся в него и переживал заново – день за днем, день за днем…
Рыжий неторопливо поднялся на холм, повернулся головой к ветру и стал принюхиваться. Таким образом он как бы осматривался, ведь его глаза «не брали» далеких объектов. Ветер принес много интересного: далеко на северо-западе за мелкой текучей водой паслись две семейные группы – это «свои», те, кто когда-то входил в состав его стада. Кажется, «свои» были и на севере, но их было почти не «видно», потому что ветер приносил лишь отголосок запаха.
Сейчас мамонт был сыт и мог позволить себе стоять долго. Он и стоял, пока ветер не стих, а потом начал тихо дуть с другой стороны. Рыжий «всмотрелся» и туда – там тоже были «свои», но очень далеко. Рыжий не успел понять, кто это и сколько их, потому что «увидел» страшное. К обонянию подключились какие-то другие органы чувств – те, которые заставляют ощущать чужую боль.
Впрочем, это была даже и не боль, а бездонная тоска предсмертного одиночества. Рыжий сам испытывал ее не раз, ему случалось даже заглянуть за границу смерти – ничего страшного там не оказалось, но путь туда… Рыжий шумно вздохнул, отгоняя воспоминания, и двинулся навстречу запаху, навстречу беде.
Это был незнакомый молодой самец. Может быть, конечно, Рыжий и встречал его раньше – когда тот был детенышем и имел другой запах. Сейчас, точнее, уже давно этот мамонт умирал. День или два назад он перестал кормиться и просто брел, сам не зная куда. Вместе с ним по степи перемещался прайд саблезубых кошек. Рыжий почуял их и даже увидел глазами – в распадке, который он переходил, кошки терзали тушу убитого ночью бизона. Присутствие саблезубов не обеспокоило Рыжего, скорее обрадовало – сородичу не придется мучиться долго, когда он совсем ослабеет. Кажется, кошкам уже недолго ждать.
Рыжий остановился, и молодой мамонт, покачиваясь, подошел к нему, протянул хобот. Старший взял его в рот – знакомство состоялось. Оно почти ни к чему не обязывало Рыжего – он все равно не мог облегчить участь сородича. Разве что побыть рядом, пока он еще на ногах. Потом нужно будет уйти, чтобы не мешать хищникам добить его.
Находиться возле умирающего тяжело и больно – это почти как умирать самому. Рыжий, пожалуй, не пошел бы на это – за свою долгую жизнь он принял на себя слишком много чужого горя и боли. Он давно заслужил покой, но… Но все еще чувствовал себя Вожаком – это, наверное, навсегда.
Рыжий, конечно, не понимал, чем он отличается от других мамонтов. Просто однажды во время всеобщей смертельной беды он обнаружил, что рядом нет равных ему. А раз нет, значит, он ДОЛЖЕН. И он стал вожаком: вел клин самцов, ломающих бивнями наст, разведывал, выискивал, запоминал новые пути для «своих» в изменившемся мире. Бесконечными скитаниями он доводил себя до истощения, но продолжал жить – ради жизни «своих». Прошлой весной он все-таки переступил последнюю грань и упал. То, что случилось потом, он не хотел, не любил вспоминать. Только он вновь оказался на ногах, вновь ел, вновь жил. Правда, уже не был вожаком. Его место занял крупный, сильный самец, которого Рыжий помнил еще подростком. Разведанные, опробованные Рыжим пути остались в памяти мамонтов. В теплый сезон стадо распалось на самостоятельные семейные группы во главе с самками, а самцы отделились – так и должно быть. Если не случится беды, они и зимой не соберутся вместе.
Бывший вожак теперь мог заботиться лишь о себе, но многолетняя привычка оказалась очень сильной: добывать, собирать, накапливать информацию, которая может оказаться полезной для «своих», может спасти чью-то жизнь. Он пошел навстречу незнакомому мамонту, главным образом, из-за этого: чужак умирает – почему?
– «Что случилось с тобой?» – молча спросил Рыжий и провел хоботом по голове нового знакомого.
– «Не знаю… Очень устал…»
– «Кто-то причинил тебе ущерб?»
– «Нет… Кажется…»
Рыжий принял ответ, поверил ему – в этом мире ни одно живое существо не может угрожать взрослому здоровому мамонту. О том, что это не так, знают очень, очень немногие.
– «На тебе нет ран, но я чувствую запах крови».
– «И я чувствую… Не знаю, почему… Раны нет…»
– «Тебе больно?»
– «Не больно… Уже не больно…»
– «А раньше?»
– «Раньше… Ноги… Сильно болела нога… Теперь не болит».
Рыжий качнул своей массивной головой с поседевшей челкой, чуть отступил назад, а потом медленно двинулся вперед, обходя сородича сбоку, осматривая его и обнюхивая хоботом.
«Ничего… Странно… Но запах крови есть. Его ноги, кажется, целы… Но запах… Почему-то кровью пахнет только след правой передней ноги. Ее даже видно на траве…» Этот самец, наверное, никогда не был здесь раньше. Пошел незнакомым путем и повредил ногу?»
Пришелец стоял, понуро опустив голову. Рыжий коснулся его бивня:
– «Болела передняя нога?»
– «Да… Сильно…»
– «Почему?»
– «Не знаю… Просто шел… И стало больно…»
– «Где? Объясни, покажи где?»
– «Там…»
Рыжий принял «мыслеобраз» из воспоминаний о запахах, контурах холмов, вкуса травы, едва различимого шума ручья. И на фоне всего этого вспышка боли, идущая снизу. Бывший вожак узнал место – один из проложенных им путей в изменившемся мире, переход между двумя пастбищами. Путь – это, конечно, не тропа, а скорее направление, в котором движутся мамонты. Там, где есть возможность, они широко расходятся и щиплют траву на ходу. Если же нужно просто миновать неудобное место, они выстраиваются друг за другом и шагают почти след в след – зачем рисковать лишний раз? Там никогда не было опасности, никто не пострадал на этом маршруте.