Пять-шесть секунд тишины. Только крики птиц и плеск воды о борта.
Лоурины в лодках подняли в ответ ладони: «Мы – свои».
В точности разглядеть было трудно, но Семену показалось, что и люди в толпе на далеком берегу стоят с поднятыми руками: «Мы – свои».
Состав участников экспедиции Семен ни с кем не обсуждал. Да он, собственно говоря, и настоящим руководителем-то себя не чувствовал – скорее необходимой шестеренкой в этом действе. Кое-какие соображения у него, конечно, были, но их и высказывать вслух не пришлось – все сложилось как бы само. Ни одного «белого» человека на судах не оказалось – люди сами почувствовали и поняли, что им там не место. Почти все бывшие школьники-неандертальцы тоже знали, что находятся вне «мифа» своих сородичей. Лишь двое повели себя иначе – покрытый шрамами Лхойким и недавний выпускник Килонг. Оба стали «лоуринами неандертальского происхождения», но почему-то испытывали болезненную страсть к сказке «У горькой воды». В «медитациях» сородичей они не участвовали, но подготовкой к походу занимались наравне со всеми. Семен не возражал – с этими парнями, знающими русский и лоуринский языки, ему было легче общаться.
Прощание состоялось, и Семену предстояло в хорошем темпе освоиться с ситуацией, в которой он оказался. Караван двигался медленно, так что можно было забраться в каноэ и курсировать вдоль него. Первый детальный осмотр подтвердил правильность решения, принятого еще на берегу, – отказаться от идеи взять с собой упряжных собак. Девать их на катамаранах было решительно некуда. Палубные настилы были заполнены людьми, завалены связками шкур, грудами подвяленного или квашеного (тухлого?) мяса. Примерно половину пассажиров составляли мужчины. Остальные – женщины и подростки. Последних, впрочем, оказалось довольно мало («Случись голод – съедят», – подумал Семен).
А еще он выяснил, что жить ему придется прямо на палубе. Как, собственно говоря, и всем остальным. Причаливать к берегу на ночь не стоит даже пытаться – наоборот, от берегов следует держаться подальше. «Впрочем, ночи сейчас короткие, а неандертальцы хорошо видят в темноте. Однако я допустил крупную недоработку: нужно было оборудовать что-нибудь типа маленького очага на настиле и запасти дров. Теперь придется питаться „сырьем". Может быть, где-нибудь удастся смотаться на берег и набрать песка и палок?»
По сложившейся когда-то традиции дни Семен не считал. В светлое время суток он, в основном, сидел на корме, опустив за борт леску с наживкой, любовался пейзажами и пытался вспомнить карту, виденную много лет назад в «летающей тарелке» инопланетян. Рыба почти не клевала, пейзажи были однообразными, а о том, что ждет впереди, память подсказывала плохо. В свое время на этот район Семен глянул лишь мельком, ухватив общую картину в мелком масштабе. После того участка побережья, где он когда-то встретился с прайдом саблезубых кошек, места начинались по сути незнакомые: «Должно быть слияние двух крупных рек, а ближе к краю континента с севера на юг тянется невысокий горный хребет, который пересекает долина. За ним начинаются приморские равнины – вот, собственно, и вся информация. А расстояния? Не удосужился тогда оценить, хотя масштаб и был известен. Вроде бы несколько тысяч километров – вряд ли больше двух, скорее меньше, хотя на тысчонку (в „плюс"!) я вполне могу ошибиться.
Допустим, мы двигаемся со скоростью 4-5 километров в час. В сутки это получается около 100 километров. За десять суток, соответственно, тысяча – о-го-го! Но это при условии, что скорость постоянная, а русло прямое. Таких условий, конечно, нет и в помине. Иногда кажется, что мы вообще стоим на месте. С направлением дела обстоят не лучше – часов нет, и определить время полдня невозможно. Почему-то складывается впечатление, что мы все-таки продвигаемся на восток – движемся в любых направлениях, кроме западного…»
Навигационные упражнения при движении каравана заключались в том, чтобы держаться середины реки и обходить острова, если такие окажутся по курсу. Что делать с тяжеленным катамараном, если он сядет на мель, Семен и представить не мог. Впрочем, за прошедшие годы река, кажется, смыла паводками все, что могло торчать в русле, так что препятствий почти не встречалось. Ширина же водной поверхности редко где составляла менее километра.
Расход мяса Семен не контролировал, и этот продукт кончился довольно быстро. Остался пеммикан лоуринского производства – пища весьма калорийная, но на вкус отвратительная. «Поставщики» воспользовались случаем и освободили хранилища от старых запасов – большая часть питательной смеси была приготовлена по упрощенному рецепту. Семен не обижался, поскольку считал, что старейшины поступили правильно. У Лхойкима и Килонга появилось занятие: резать пеммикан на «пайки» и развозить их по катамаранам. Кроме того, Семен приказал всем следить за водой и сообщать о наличии в ней падали. Это сработало: время от времени удавалось выловить чей-нибудь труп. При этом, правда, иногда приходилось тормозить караван (грести против течения) или уходить далеко вперед на каноэ. Считая себя крутым неандертальцем, тухлятину Семен все-таки не ел, а питался «улучшенным» пеммиканом, в котором почти треть объема составляли перетертые корешки, сушеные ягоды и лесные орехи. Ну и, конечно, употреблял рыбу, когда она попадалась. Он оборудовал на палубе очаг, но пользоваться им можно было лишь в безветренную погоду, которая случалась редко.
Судя по всему, слияние двух больших рек Семен пропустил – то ли не заметил на залитой водой равнине, то ли его прошли ночью, когда он спал. Просто в какой-то момент он обнаружил, что берега видны лишь на горизонте и сближаться они не собираются. Так продолжалось довольно долго, а потом поднялся ветер, и караван отогнало ближе к левому берегу. Неандертальцам пришлось почти сутки непрерывно работать веслами, чтобы отгрестись от прибрежных отмелей. Потом незаметно возник правый берег и начал постепенно повышаться, как, впрочем, и левый. Тому огромному количеству воды, которое было вокруг них раньше, здесь явно не находилось места. Из этого Семен сделал вывод, что из основного русла они ушли в какой-то рукав, который норовит забрать в северовосточных румбах.
Несколько дней слева и справа тянулись пологие сопки, покрытые редким лесом или кустарником. Потом началось что-то странное. По представлениям Семена, была уже вторая половина весны, а может быть, даже и лето, однако растительность по берегам словно бы только начинала оживать после зимней спячки. Сначала он решил, что это обман зрения, и подплыл в каноэ к берегу – да, действительно, на кустах только-только начала появляться листва. К тому же было видно, что вдали на верхнем ярусе рельефа еще лежит снег.
Данному явлению вместе с Семеном удивлялись лишь Лхойким и Килонг. Остальные неандертальцы восприняли его как должное. «Почему им не кажется странным, что опять вернулась ранняя весна? И почему она это сделала?» – озадачился Семен и принялся размышлять – «по-кроманьонски» и «по-неандертальски». Для решения проблемы второй способ оказался более продуктивным: «Рай, „земля обетованная", разумеется, существует материально. Но место это отделено от нас пространством и временем – прошедшим, конечно. Это непосвященным („неподключенным") кажется, что мы плывем по реке вперед, а – на самом деле мы движемся назад – в прошлое. Разумеется, при таком раскладе поздняя весна должна смениться ранней, а потом, естественно, и зимой. Так что снегопад или лед на воде никого не удивит, тем более что снег будет знакомый – прошлогодний, который уже был».