– Ну… почти ничего. Намеки, слухи… Например такой: работы уже начаты, на водоразделе установлено и подорвано несколько ядерных фугасов средней мощности с целью перемещения колоссальных объемов грунта. После этого район закрыт на карантин сроком на тридцать лет. Понимаете, когда я только начинал учиться – курса, примерно, до третьего – эта тема как бы витала в воздухе. Все наши преподаватели, конечно, имели допуски к информации разного уровня секретности, но нам почти ничего не рассказывали. Тем не менее чувствовалось, что люди ожидают начала чего-то грандиозного, когда и они сами и их ученики будут востребованы государством со страшной силой. Подозреваю, что в те годы как раз приближалось окончание карантина. Мы же должны были стать геологами по гражданской специальности и офицерами инженерно-строительных войск – по военной. А потом случилась какая-то подвижка в «верхах», и все рассосалось.
Допустим, что у вас тут произошло нечто подобное – развалить водораздел континентального порядка, пожалуй, действительно можно только ядерными фугасами, установленными «на выброс». Но, насколько я помню, после подобных взрывов радиоактивное заражение местности минимально и сравнительно кратковременно, не то, что в случае взрыва ядерного реактора атомной электростанции. Так, например, города, подвергшиеся у нас атомной бомбардировке в конце прошлой войны, давно отстроены заново и заселены. Никаких мутантов там нет, наоборот – чуть ли не самый высокий процент долгожителей в Японии. Здесь же мы видим…
– Послушай, Коля, – мягко прервал его Валентин Сергеевич, – я не бог, не член ЦК и даже не засекреченный академик – и никогда ими не был. Я простой инженер и могу только догадываться, как это все получилось. В другой обстановке ты, может быть, лучше меня бы во всем разобрался.
– И о чем вы догадываетесь?
– У меня мало информации, но было много времени, чтобы ее жевать. Какие-то работы на водоразделе велись давно. Кажется, они активизировались после подписания Советско-Американского договора о паритетном сокращении запасов ядерного, химического и биологического оружия. Там еще, помнится, был мораторий на космические исследования и информационную агрессию. А в районе водораздела, по слухам, были какие-то заводы или лаборатории. Возможно, под шумок о повороте рек наши просто взорвали какой-нибудь заводской комплекс или склады. Может быть, даже на глазах у американских инспекторов. Не зря же после этого с Советского Союза сняли продовольственную блокаду. А Центрально-Сибирскую впадину объявили зараженной территорией – карантин на тридцать лет. Потом еще на тридцать, потом еще.
– А люди?
– Тут почти и не было населения. А кто был, тех эвакуировали.
– Или только сообщили об этом?
– Ну, Коля, ты уж совсем нашу партию за людоедов считаешь! Вывезли, конечно… почти всех.
– А это не они там – в баржах?
– Не-ет, наверное… Скорее всего, это строители с водораздела – там же целый комплекс сооружений пришлось строить. Вот и построили.
– Так тут что, всякая зараза кругом?!
– Испугался? Может, комбинезон наденешь?
– Уже поздно, наверное, – вздохнул Николай. – А дальше что?
– У тех, кто оказался здесь с самого начала, кажется, ничего особенного не случилось. Меня, правда, паралич разбил, так и лет мне тогда было уже немало. Но вот дети…
– Те, кто родился здесь? Уже после?..
– Уже после. Особенно второе поколение… Вам еще не достаточно? Есть вещи, которые лучше не знать, чтобы спать спокойно.
– Боюсь, что нам это уже не светит.
– Ну-ну… Из младенцев мало кто доживает до года. А среди выживших очень высокий процент умственно-отсталых. Их не оставляют – это тяжело, но это закон. Пожалуй, единственный закон, который выполняется здесь неукоснительно. Если умственный дефект незначителен или выявляется уже во взрослом состоянии, таких людей стерилизуют.
– Валентин Сергеевич, послушайте! Я так понимаю, что на огромной территории живут люди… Несколько поколений… Но ведь не каменный же век на дворе! Самолеты летают, вертолеты! Аэрофотосъемка у вас наверняка существует. Такой лес, конечно, не тундра, спрятаться на некоторое время можно, но…
– А те, кто плохо прячется, долго и не живут! Искусственный отбор, так сказать. На самом же деле нас, главным образом, спасает то, что нас нет. Я так думаю.
– Это как?!
– А вот так! Не знаешь, как это бывает? Начать против нас активные действия – значит признать, что на Мертвых землях кто-то живет, кроме комаров. А так, если вслух не упоминать, то нас как бы и нет – все знают, все молчат. А мы и не высовываемся, пока нас не трогают. Тем более что вокруг или лагеря, или районы, где живут ссыльные. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что нашему могучему государству что-нибудь здесь понадобится. Например, какое-нибудь полезное ископаемое, за которое можно покупать у Америки продукты. Вот тогда тут все мигом стерилизуют и санируют – никакая маскировка не поможет!
– Да, для вас это будет конец.
Николай помолчал, а потом выдал:
– Я играю, Валентин Сергеевич! Но одно мое условие придется выполнить безусловно: вы отпустите Вар-ка обратно на сопку. И я это должен увидеть своими глазами. Позвольте не объяснять, почему и зачем!
– Позволю, Коля. Пусть так и будет.
* * *
Проснулся Николай поздно – наверное, сказались треволнения последних дней. Он повернулся на бок в спальнике и стал смотреть, как Лойка разговаривает с каким-то зверьком.
– Боишься, да? Боишься? А ты не бойся! Иди, иди сюда, маленький! У меня ничего для тебя нет, извини! Правда, нет! Но я потом найду для тебя гриб или орех. Ты ведь любишь орехи? Иди, иди сюда: я тебя по спине поглажу – у тебя же спинка пушистая и с полосками!
Зверек, вероятно, счел последний аргумент достаточно веским и приблизился на расстояние вытянутой руки. Он был похож на крупного бурундука с длинным пушистым хвостом и действительно полосатой спиной.
– Вот-вот, видишь: и совсем не страшно! Давай поглажу, ма-аленький!
С этим зверек, похоже, был не вполне согласен. Когда Лойка протянула руку, он сначала пригнулся, а потом привстал на задних лапах и замахал передними, как бы отбиваясь.
– Фу, какой злой! Ты злой, да? Фу! Как тебе не стыдно?!
Зверьку, наверное, действительно стало стыдно: он позволил-таки себя погладить по голове и спине. При этом он пригибался так, словно боялся, что ладонь девочки его вот-вот раздавит.
– Хоро-оший зверь, хоро-оший, пушистенький…
– Лойка, ему же страшно! Посмотри: у тебя рука почти с него размером. Представь, что тебя захотело бы погладить вот это дерево – погладить веткой, которая толще тебя!
– А, Ко-оля, проснулся! Ну, и что? Я бы не испугалась – деревья добрые!
– Они тоже живые, и ты с ними разговариваешь?