Именно так случилось и в этот раз. Небо затянуло тучами, время от времени начинал моросить дождь. Слабым утешением было лишь то, что основные неприятности происходили не здесь, а где-то к северо-западу. Оттуда временами доносились раскаты грома, небо там было совсем черным – страшно подумать, что творится в степи.
Семен мок, мерз и матерно ругался. Кроме того, у него возникло ощущение или, точнее, предчувствие каких-то неприятностей. Что-то он сделал или делает не так, какую-то допускает ошибку… Но какую?
Он все понял лишь вечером третьего дня непогоды: вода!
В своих путешествиях Семен обычно имел дело с ручьями и горными реками. Поведение их в условиях субарктики он знал неплохо. Так, например, несколько жарких дней в первой половине лета могут привести к жуткому паводку из-за ускоренного таяния остатков снега в верхнем ярусе рельефа. А однажды он разбил свой лагерь на берегу крохотного ручейка, из которого и полный котелок зачерпнуть не везде можно. Возвращаясь из маршрута, он попал в ливень, который продолжался минут двадцать – тридцать. Когда он добрался до лагеря, ручей почти уже вернулся в прежние берега, но кухню и одну из палаток как корова языком слизнула!
Здесь река равнинная. Чего от нее можно ожидать? Ну, наверное, бывает здесь весенний паводок – вон сколько плавника валяется. Ну, из-за долгих дождей уровень воды может слегка подняться…
«Нет, не так! – стукнул Семен себя кулаком по лбу. – Не так! Долина имеет резко асимметричный профиль – правый борт очень высокий, а левый низинный. И вся эта бескрайняя равнина слева – гигантский водосбор вот этой самой реки. Вся вода пойдет сюда, вот в это русло, на берегу которого я сижу. И деваться ей будет некуда, кроме как…
Семен вспомнил все случаи, когда имел дело с «большой» водой, и… понял, почему здесь не водятся крупные животные, да и мелких не густо. Природа, как известно, пустоты не терпит, и если здесь никого нет, значит, это зона затопления, которое случается вовсе не один раз в год. Семену стало страшно: самое высокое место в округе – это обрывчик, на котором стоит его шалаш. Выше подняться можно, только если залезть на дерево. Или уйти на обрывы правого берега.
Он кинулся к плоту и начал спихивать его с отмели – бревна даже не шевельнулись. Ну, конечно: пока стояла жара, уровень воды понизился на пару сантиметров и плот стал тяжелее… на пару сотен килограммов. Семен оставил свои попытки – бесполезно. Уже темнеет, и даже если удастся отплыть немедленно, он не успеет найти место для высадки.
Спать Семен не ложился: сидел у костра, накрывшись рогожей, и смотрел на воду. Он воткнул в дно у берега палочку с зарубками, чтобы следить за ее уровнем. Пока ничто не менялось…
Тело затекло в неудобной позе, и он проснулся. Прямо перед ним недогоревшие головешки костра тихо покачивались на воде.
«Ну, началось, – вздохнул Семен и отправился ощупью собирать вещи. – Главное – дожить до рассвета».
Рассвет застал его за увлекательным занятием: он сидел возле своего шалаша и удерживал плот от бегства. Это удавалось, впрочем, без особого труда, поскольку течение здесь было слабым. Как и предполагал Семен, основная струя хлестала вдоль правого берега, надежно отрезая путь к спасению. Некоторым утешением могло послужить лишь то, что дождь прекратился, а скорость подъема воды замедлилась. Оставалась надежда, что террасу все-таки не зальет. Правда, более вероятным представлялся другой вариант: ночью подъем воды только НАЧАЛСЯ и будет теперь продолжаться несколько суток. Сколько времени потом она будет спадать (а это всегда медленнее), даже думать не хотелось.
Примерно к полудню в тучах стали появляться просветы, выглянуло солнце. Картину оно высветило совершенно безрадостную. Семен стоял по колено в воде на том месте, где раньше располагался шалаш. Само же жилище, обратившись в груду веток и палок, плавало метрах в четырех, застряв между стволов тонких тополей, росших на краю обрывчика. Семен и сам хотел туда перебраться вместе с плотом, но сообразил, что воды там будет уже по пояс, если не выше.
Свои огромные запасы пищи – трех вяленых карасей, пару ракушек и вареного рака – он распихал по карманам – больше девать их было некуда. Там же поместились нож и зажигалка. Остатки лыка, миску и каменное рубило он пристроил на бревнах – вот и все, что нажито непосильным трудом…
На самом деле нажито было гораздо больше: раколовки, ловушка для рыбы, да и запас самой рыбы, которую Семен хранил в живом виде в отгороженном заливчике, но все это съела большая вода. Трехметровую палку – заготовку для посоха – Семен, конечно, сберег – решил использовать ее вместо шеста, если придется пуститься в плавание.
Мимо тихо дрейфовали коряги, подмытые кусты, бревна плавника, а то и небольшие деревья с корнями и кроной. Под правым берегом весь этот мусор двигался со скоростью километров сорок в час, и Семен старался туда не смотреть, чтобы не расстраиваться еще больше.
Ситуация была, прямо скажем, безрадостной, хотя немедленной гибелью и не грозила. Сколько можно вот так стоять? Вода, судя по всему, не спадет не только к сегодняшнему вечеру, но и к завтрашнему. Наоборот, за последние два-три часа уровень хоть и не поднялся заметно, но размер плывущего мимо мусора увеличился – бревна и деревья стали явно крупнее. Вдали проплыло даже нечто, напоминающее труп оленя. Все это, как известно, является верным признаком того, что напор воды нарастает.
Плыть куда-то на плоту не хотелось отчаянно. Дело в том, что, когда он попытался на него влезть, бревна целиком ушли под воду. Семену пришлось в очередной раз обматерить самого себя: пока стояла жара, вполне мог разобрать плот и выкатить бревна на берег сушиться. Правда, совсем не факт, что в этом случае он успел бы их снова связать… Собственно говоря, как-то передвигаться можно и на притопленном плоту, но это в высшей степени неудобно, да и опасно. Совершенно идиотское положение. Пожалуй, ТАК он еще не попадал…
И от этой неопределенности, от этого бездействия на поверхность сознания всплыло то, что он упорно топил в суете и хлопотах выживания: «А знаешь, Сема, почему ты стоишь тут, как дурак, и не можешь ни на что решиться? Зна-а-ешь! Ты действительно вот ТАК никогда не попадал по очень простой причине. Будучи одиночкой по натуре, ты всегда жил для других. Да-да, как это ни смешно! Когда учился, тренировался, влюблялся, писал статьи и отчеты, ходил в маршруты, даже когда боролся со смертью один на один, ты всегда имел в виду кого-то еще, кроме самого себя. Ты всегда представлял, сколько проблем и неприятностей принесет твоя гибель ближним и дальним. Кому-то ты, наверное, по-настоящему дорог, но гораздо больше людей, для которых ты был неотъемлемой частью их жизненных планов. Кто-то упорно тренировался, чтобы победить тебя на татами, кто-то много лет подряд проводил исследования, чтобы доказать, что ты не прав, а было время, когда с полдюжины девушек в разных концах страны надеялись, что ты на них женишься. А сейчас ты один: ни за тобой, ни перед тобой нет никого, а себя самого ты не настолько уж сильно любишь, чтобы всерьез предпринимать какие-то усилия. Ну, вот скажи…»