Часа через полтора он произнес в спину своим спутникам: «Я покину вас, лоурины!» Охотники оглянулись и вновь пожали плечами: дескать, пожалуйста, никто тебя не держит! Семен резко сбавил скорость, а потом и вовсе остановился – уфф!
Да, тут было над чем поразмыслить. Среди прочего, за переход к прямохождению человек заплатил еще и тем, что быстрый бег для него стал энергетически невыгодным. А вот бег медленный, да еще в сочетании с быстрой ходьбой… Степь, конечно, не была ровной, как стол, и путь представлял собой непрерывную череду небольших подъемов и спусков, поверхность под ногами оказывалась то бугристой, то почти гладкой. Охотники двигались странным и непривычным аллюром – полушагом-полубегом со скоростью километров восемь-девять в час. Такой техникой передвижения Семен просто не владел, и ему легче было бы бежать трусцой с той же скоростью, но он прекрасно понимал, что на таком микрорельефе выдохнется через два-три километра. Взрослые лоурины, похоже, вообще не напрягались – дышали неторопливо и ровно, кожа их была суха, они переговаривались, иногда посмеивались над чем-то своим. Мальчишки же, радуясь свободе, просто резвились на ходу – ставили друг другу подножки, толкались, пытались гоняться друг за другом в игре, похожей на салочки. То, что при этом они «накручивают» лишние километры, их нисколько не волновало.
На самом деле Семен, наверное, смог бы продержаться еще пяток километров, но он представил, в каком будет состоянии после этого, и решил сойти с дистанции, чтобы не позориться. Кроме того, он сильно сомневался, что по прибытии на место предстоит отдых (от чего отдыхать-то?!), а не настоящий бег за добычей.
В общем, охота не состоялась. Чтобы день не пропал совсем даром, Семен решил подняться на ближайший холм и обозреть окрестности. До холма было километра два, и, пока Семен их преодолевал, он сумел понять кое-что еще из жизни лоуринов. В частности, до него дошло, почему во время тренировок мальчишкам целый день не разрешают пить, почему они бегают в кожаной одежде, которая создает эффект перегрева кожи, и, наконец, почему потливость считается серьезным недостатком мужчины.
Вот он, Семен, не прошедший «антипотного» тренинга, за полтора часа в степи потерял столько жидкости, что по-хорошему должен сейчас бросить все дела и искать воду. Дело даже не в том, что очень пить хочется, – терпеть жажду он умеет, а в том, что резкое обезвоживание организма грозит многими неприятностями – от общего упадка сил до сердечного приступа. С такими вещами лучше не шутить. Местная степь, конечно, совсем не пустыня, но вода здесь встречается не на каждом шагу, а, скорее, на каждых десяти – пятнадцати километрах. Правда, до нее можно, наверное, докопаться где-нибудь в русле сухого распадка, но для этого надо знать, где копать, и иметь, чем копать. Короче, дешевле просто не потеть. Последний вывод был, прямо скажем, безрадостным. Теоретически Семен готов был допустить, что, приложив соответствующие усилия, сможет освоить технику «долгого бега». А вот в том, что его немолодой организм сможет научиться не потеть, Семен сомневался очень сильно. Таскать же с собой воду, он знал по опыту, дело бесполезное – любой лишний вес будет удваиваться с каждым пройденным километром, а два-три глотка делу не помогут. В общем – проблема…
Ничего особенно нового сверху Семен не увидел – всхолмленная степь до горизонта, на которой здесь и там пасутся стада животных. В радиусе трех-четырех километров можно различить бизонов и табун более мелких животных – наверное, лошадей. Остальных за дальностью определить трудно, но вон те малоподвижные точки вдали могут оказаться мамонтами. А вот в сторону лагеря лоуринов никаких стад не наблюдается, только кое-где пасутся одиночные животные.
Исходя из своих наблюдений, Семен попытался представить схему эксплуатации местных природных ресурсов: «Различные животные пасутся на одной территории, наверное, неспроста – скорее всего, они отдают предпочтение различным видам травы и кустарников. Наверное, после мамонтов остается достаточно еды для каких-нибудь сайгаков или оленей, и наоборот. Стоянка лоуринов является если и не постоянной, то долговременной, и стада избегают к ней приближаться, поскольку там их беспокоят охотники – возникает как бы мертвая зона. Но с другой стороны, пастбища в этой зоне остаются нетронутыми, что является, наверное, большим соблазном для травоядных, и они постоянно нарушают границу. Вот в этой-то приграничной полосе шириной в несколько километров и отстоящей от лагеря километров на десять – пятнадцать, и ведется, наверное, основная охота. Правда, в пользу такого предположения свидетельствует лишь время, которое затрачивают подростки на свои ходки за мясом. Кроме того, даже при той легкости, с которой передвигаются лоурины, представить процесс перетаскивания мяса на расстояние более двадцати километров довольно трудно.
И что же из всего этого следует? Да, собственно, ничего хорошего. Охотиться наравне со всеми я не смогу никогда – на тренировки остатка жизни не хватит. Охота же здесь является даже не обязанностью, а как бы естественным состоянием мужчины. Ну, собственно, имея арбалет, охотиться могу и я. Это оружие по дальности боя лукам, пожалуй, не уступает, а по убойности сильно превосходит. Но стрелять с большого расстояния в оленя или лошадь почти бессмысленно – любой промах приведет к потере болта, а сделать и пристрелять новый – целая история. Как вариант – пойти в многодневку и попытаться завалить кого-нибудь большого – вроде носорога или мамонта? А смысл? Большое количество мяса даже перетаскивать в лагерь не стоит – все равно протухнет. Да и не станет его никто перетаскивать – зачем, если с теми же трудозатратами можно добыть что-нибудь поближе. Что остается? Придумать способ длительного хранения мяса без соли? Может получиться так же, как с глиняной посудой: дело, скажут, полезное, но нам это не нужно. Строго говоря, этим лоуринам, похоже, вообще ничего не нужно – они самодостаточны, живут в гармонии с природой и всем довольны. Такие вещи, как колесо, порох или металл, они, скорее всего, сочтут детской забавой. Живут, блин, как растения – чтобы питаться и размножаться!»
Последний вывод оказался в корне ошибочным, и Семен в этом убедился очень скоро.
* * *
– Я сказал, что это один удар! – орал Медведь. – Один тройной, а не три отдельных!! Вы что, глухие?! Чем вы вчера занимались?! Вот ты – иди сюда! Последний раз показываю!
Вперед вышел парнишка, принял боевую стойку…
– Всем смотреть в четыре глаза! – рявкнул старейшина и шагнул навстречу.
В следующую секунду подросток получил по удару в голову, по корпусу и по локтю руки, сжимающей оружие. Выпустив дубинку, он свалился на землю и замотал головой, пытаясь прийти в себя.
– Слабак! – буркнул Медведь и стал озираться по сторонам в поисках более подходящего манекена. Из взрослых никого, кроме Семена, поблизости не оказалось – тренировки подростков ни у кого больше интереса не вызывали.
– Иди сюда, Семхон! – позвал старейшина. – Эта дохлятина на ногах не стоит – удар показать не на ком!
Быстро придумать повод для отказа Семен не смог – пришлось идти.
Получать по башке палкой, даже обмотанной шкурами, совсем не хотелось, и Семен принял удары на блоки, благо Медведь действовал достаточно медленно.