Сомохов неуверенно спросил:
– Я до сих пор так и не понял, в чем именно будет заключаться ваша помощь нам. Да и кто вы такой тоже. Признаюсь, для меня это большая загадка.
Араб усмехнулся:
– Загадки-отгадки. Мир полон тайн, привыкайте жить с этим. Что же касается помощи… – Он запустил руку за спину и вытащил небольшую шкатулку, из которой тут же извлек несколько предметов. – То вот вам карта местности, где находится установка, интересующая нас с вами. Я думаю, что с вашими нынешними союзниками вы без труда доберетесь туда и сумеете отбить ее у этой кучки… – Не докончив фразы, он скривился как от зубной боли, но продолжил: – Здесь мешок с золотом, которое поможет вам сделать франков более сговорчивыми. Кроме того, вот вам перстень для связи со мной. Если у вас возникнут вопросы или у меня появится для вас информация, то перстень начнет пульсировать. Для связи нажмете на камень дважды. Когда вы захватите установку, то вызовите меня или моих помощников. Сами вы не сумеете ее настроить, я пришлю кого-нибудь, чтобы отправить вас домой.
Улугбек рассматривал массивный серебряный перстень.
– Мои люди проводят вас до лагеря христиан.
Фигура араба подернулась дымкой. Он рассеянно провел рукой по поясу и поднялся с кресла.
– Время. Его у нас с вами немного, так что не теряйте часы понапрасну.
Он выжидающе посмотрел на археолога:
– Итак… Мы договорились?
Улугбек кивнул:
– Да.
Чернобородый улыбнулся:
– Тогда прощайте… И да поможет вам то, во что вы сами еще верите…
Силуэт его начал расползаться, стены таять, кресло и жаровня медленно оседать, оплывая…
Араб, весь закутанный в длинный бурнус, снял с головы пленника, мирно спящего у костра, обруч со странными письменами и вложил в связанные руки латинянина шкатулку. Остальные члены отряда похитителей терпеливо топтались поодаль, ожидая, пока старший завершит то, ради чего они рисковали жизнью в лагере последователей пятого пророка.
Убедившись в том, что пленник все так же мирно спит, араб достал из складок пояса большой перстень и что-то пробормотал в него, а затем пошел к остальным. До утра оставалась еще уйма времени.
Тимофей Михайлович так и не смог убедить епископа Адемара выделить отряд и отпустить русичей на поиски пропавшего товарища. Аргумент у епископа был один, но зато железобетонный: где искать? Ответа на этот вопрос никто дать не мог.
Кроме неопределенности района последующих поисков сильно сдерживала рана Захара. Сибиряк потерял много крови и, хотя, по словам лекаря, здоровью его ничего пока не угрожало, был очень слаб и нетранспортабелен в ближайшие дни.
У русичей оставалась надежда на то, что похитители, не убившие ученого сразу, прямо в шатре, оставят ему жизнь для каких-то своих неведомых целей.
Впрочем, легат папы уверил своего рыцаря в том, что, как только у него появится конкретная информация о местоположении похищенного христианина, епископ готов разрешить желающим участвовать в освободительной операции.
На том и порешили.
После разгрома армии Кылыч-Арслан увел остатки своих войск в глубь территории султаната, собирая по пути отряды ополченцев и высылая гонцов к сопредельным эмирам с просьбами о помощи. На новое сражение с христианами он пока не решался.
С уходом султана пали духом и защитники крепости.
Крестоносцы готовились к решительному штурму твердыни. Инженеры строили осадные машины, солдаты сколачивали лестницы, заготавливали фашины. Понемногу росли громадины осадных башен. День и ночь в лагере стучали топоры и жужжали пилы.
Некоторое время никейский гарнизон надеялся еще на помощь извне. Не прекращалось водное сообщение. Барки подвозили фураж, продовольствие и добровольцев, восполнявших потери защитников. По ночам корабли мусульман высаживали на берега небольшие отряды кавалеристов, охотившихся за фуражирами захватчиков и даже нападавших на разъезды и одиночных рыцарей. Но все чаще копейщики и лучники со стен города с ужасом посматривали на море огней христианского лагеря.
Штурм Никеи назначили на 26 июня 1097 года.
За приготовлениями вожди латинян подзабыли о немногочисленных представителях басилевса. Каково же было изумление и франков, и гарнизона, когда почти накануне назначенного штурма озеро заполнили суда с флагами Византии! Алексей Комнин приказал перетянуть на упряжках быков часть своего флота из Мраморного моря. Ромейские корабли закрыли последнюю возможность для мусульман спастись самим и увезти семьи в случае падения крепостных стен. Теперь город и его защитники были обречены.
Пока радостные латиняне вопили здравицы в честь своего союзника и подсчитывали, сколько им достанется богатств еще не покоренной цитадели, греки продолжали работу. Вутумит тайно посетил осажденных и сделал им последнее императорское предложение: сдача города взамен на возможность покинуть крепость для тех, кто не пожелает присягнуть кесарю.
Раздумывали недолго. За несколько часов до штурма, когда католики уже разобрали лестницы и успели причаститься, на стенах Никеи взвились флаги Византии.
Шок и детская обида тех, у кого из-под носа увели победу, были ответом ликованию на греческих кораблях. Последней каплей масла на угли еще незатухшего костра стало сообщение, что, опасаясь грабежа, новые хозяева не разрешают никому из латинян даже войти в пределы города.
Крестоносцы чувствовали себя обманутыми. Напряжение между ними и союзниками, получившими за здорово живешь богатый город, могло перерасти в открытые столкновения, как это уже было под Константинополем. Пытаясь разрядить страсти, Комнин вновь пожаловал вождям похода богатые дары и еще более щедрые обещания. В сторону шатров герцогов и графов потянулись повозки с казной румийского султана, захваченной в городе. Десятки телег, груженных мешками с серебром и золотом, ящики и сундуки с драгоценностями, тюки дорогих материй и груды посуды. Сеньорам же помельче, всем этим рыцарям, баронам и виконтам, разрешили посетить святыни и церкви Никеи. Правда, только в сопровождении греков и отрядами не более десяти человек.
Увеличив отряд великого премикирия [61] Титакия и тем самым укрепив армию, басилевс пообещал дальнейшую всемерную поддержку походу. И напомнил, что бывшие греческие города, отбитые крестоносцами у тюрок, должны передаваться его представителю.
28 июня, через два дня после падения Никеи, войска двинулись в дальнейший путь. Их ждала Антиохия.
Когда Улугбек Карлович открыл глаза, первое, что он увидел, было заросшее многодневной щетиной незнакомое лицо. Холеные черты породистого арабского лица с гордым орлиным носом и властным подбородком не вязались с потертым тюрбаном незнакомца и лишенной всяких украшений полуплащом-гельмуной из дешевой саржи. При виде очнувшегося пленника араб радостно зацокал языком и что-то крикнул через плечо. Язык, бесспорно, имел общие черты с современным ученому турецким языком, но смысл сказанного остался непонятен.