Моментально вспыхнула шпиономания, начались аресты предполагаемых немецких пособников и распространителей панических слухов. Над страной встал страшный призрак пятой колонны. Власти только подстегнули этот психоз. 10 мая министр обороны Бельгии выступил по радио и призвал граждан сообщать военным властям обо всех подозрительных личностях, замеченных близ укреплений и прочих военных объектов. Он предложил людям снять с автомобилей все радиоприемники. Действие этого обращения оказалось поразительным. Бельгийцы поняли это так: шпионы — на каждом шагу, а радио в машинах нужно снимать, потому что уже обнаружены вражеские агенты, получавшие инструкции с помощью автомобильных приемников. Поток сигналов бдительных граждан о множестве подозрительных субъектов буквально захлестнул бельгийских военных.
На третий день войны власти по радио заявили: мол, граждане, по всей стране высаживаются германские парашютисты-диверсанты, переодетые в гражданскую одежду и снабженные портативными передатчиками. И это сообщение было бредом воспаленного воображения — практически все немецкие ВДВ в тот момент дрались в Голландии. 5200 агентов абвера просочились сюда под видом гражданских беженцев. Но дело было сделано — и вот уже само бельгийское правительство стало главным распространителем панических слухов и генератором всеобщей шпиономании. 13 мая правительство завопило о том, что переодетые агенты немцев совершили несколько нападений на полицию. Якобы агенты эти были одеты в светло-коричневую форму, на их пуговицах — знаки свастики, на груди — значки с буквами «DAP». (Послевоенное расследование показало, что этого и в помине не было). Тут же в эфир передали еще более идиотское требование органов безопасности — дескать, граждане, надо срывать со столбов рекламные плакаты немецкого кофейного напитка «Паша», потому как на обратной стороне этих щитов с довольным турком, пьющим цикориевый кофе, коварные немцы нанесли рисунки с важной информацией о связи и транспорте нашей Бельгии. И этот бред несли в эфире на полном серьезе!
«Да, немцы, как видно, продумали все! Ни одна мелочь не ускользнула от их внимания! Ведь плакаты были развешаны давным-давно, еще в мирное время, теперь же их приходилось срочно снимать, чтобы какой-нибудь парашютист не воспользовался ими в поисках дороги к ближайшему мосту или виадуку. Да и как можно распознать подобных парашютистов? Ведь они переодеты, как сообщило правительство 13 мая, в одежду рабочих, священников или бельгийских солдат; противник привлекает даже женщин к шпионажу и совершению диверсионных актов», — писал Л. де Йонг, описывая психическую эпидемию паники в стране.
Господи, как все это знакомо нам хотя бы по шизофреническому 1991 году в нашей собственной стране! Я сам, читатель, до конца жизни не забуду того, как схожая мания всеобщих заговоров и шпиономании неслась по погибающему СССР. В свое время ведущий радиостанции «Эхо Москвы» Лазарь Шестаков похвалялся тем, как он умело нагнетал ужас перед военным переворотом страшных коммунистов. Сидя в Латвии в самом начале девяносто первого, он орал в эфир о том, что слышит рокот моторов приближающихся танков. Боже мой! Гусеницы лязгают! Где мой противогаз? Хотя никаких танков и в помине не было.
А незабываемые дни августа 1991-го, дни торжества клинической «демократии»? Помню, как 23 августа я, молодой репортер «Вечерней Москвы», отправился на место где произошел «бой» нажравшихся водки «защитников демократии» с военными. Если кто забыл, напомню: в ночь на 21 августа несколько боевых машин пехоты, двигаясь по Калининскому проспекту, наткнулись на заграждение из троллейбусов и группы «демократов», которые принялись вскакивать на боевую технику, швырять в нее бутылки с бензином и закрывать брезентом смотровые триплексы. Тогда трое из этих ошалевших погибли — и тут же власти лужковской Москвы решили увековечить память этих «забелдосов» (защитников Белого дома и свободы), положив на месте события три пятна из красного асфальта.
Помню, как меня отправили писать об этом репортаж. Там, на Садово-Самотечной, все еще стояли остатки баррикады и всем заправлял командир одного из отрядов «забелдосов» со звучной фамилией Карлагин. Этакий невыспавшийся и заросший щетиной интеллигент-комиссар. Битый час я не мог с ним поговорить — потому что к нему то и дело подскакивали возбужденные соратники, тараторя об обнаруженных агентах КГБ, которые, мол, так и вьются вокруг. Потом явился смурной человек с перекошенным, дергающимся лицом в советской форме — явно бывший офицер.
«Вертелся тут один рядом — подозрительный. Я у него на всякий случай документы отобрал», — заявил явно съехавший с катушек защитник демократии, протягивая Карлагину какие-то корочки, отнятые у явно случайного зеваки.
Что ж, если такое происходило без войны в Москве лета 1991-го, то можно представить себе, какой бедлам творился в Бельгии мая сорокового года, когда шла реальная война! Шпионы чудились сходящим с ума обывателям повсюду. Все это накладывалось на пугающие известия о неведомом оружии немцев и об измене в верхах. И тогда началось то, что стало подарком небес Гитлеру — начался развал бельгийской армии.
Уже 12 мая 1940 года французский историк Марк Блок видел бельгийских солдат-дезертиров на дороге близ Шарлеруа. В тот же день дезертиров, расходящихся по домам, видел и английский военный корреспондент Ходсон. Каждый дезертир говорил окружающим о подавляющей силе немецкого натиска.
Параллельно с развалом армии страх сорвал с места массы беженцев. Уже 10 мая дороги юго-восточной части Бельгии оказались запруженными толпами бегущих от войны людей. Дело в том, что правительство приказало эвакуироваться железнодорожникам и почтово-телеграфным служащим, но население, увидев их поспешный уход, рвануло следом. Движение по дорогам оказалось полностью дезорганизованным. Невозможно стало перебросить войска навстречу наступающим гитлеровцам. Поток беженцев заражал страхом все новые и новые районы, захватывая с собой тысячи их жителей. И вот уже в западную часть Бельгии прибежали полтора миллиона деморализованных, обезумевших людей. Они рвались дальше, во Францию — но французы на пять дней перекрыли границу. А когда они ее открыли, было уже поздно. Немцы начали «удар серпом» через Арденны, и в северную Францию хлынул настоящий людской водоворот, в котором смешались гражданские беженцы с отступающими из Бельгии английскими, французскими и бельгийскими солдатами.
Масса антигитлеровских войск тогда создала дополнительный фактор «психического поражения». Ударив через Арденны к морю, немцы перерезали пути снабжения англо-французской группировки в Бельгии — и та стала отходить к порту Дюнкерк. Английские и французские солдаты очутились в отчаянном положении. Командование распалось. В этой части Бельгии (Фландрии) они чувствовали себя полностью чужими, так как не знали местного языка, а их собственные генерала забыли снабдить младших командиров топографическими картами местности. Разрозненные группы западных солдат блуждали, как в потемках, только усугубляя хаос и панику.
Шок и трепет стали перекидываться из Бельгии во Францию, куда рвались толпы ошалевших от ужаса беженцев. Органы французской войсковой контрразведки оказались парализованными: в них не имелось отделов для борьбы с замаскированными немецкими агентами, способными затесаться в массу гражданских беглецов (аналога сталинского СМЕРШа). Сами сбитые с толку, французские контрразведчики поддавались действию самых нелепых и пугающих слухов. Они нашли «выход»: принялись расстреливать на месте всех, кого подозревали в шпионаже и диверсиях. Контрразведка сама тонула в известиях о тайных агентах, которые немцы там и сям рассеивают, сбрасывая на парашютах — и потом они переодеваются как беженцы. Но беженцев-то — сотни тысяч! Как их профильтровать? Сами французские войска попали в условия жестокого информационного голода. Слухи стали единственным источником новостей, а они были одна другой страшнее. Мол, пятая колонна разбушевалась, шпионы рядятся в рясы священников или в военную форму, прогитлеровские железнодорожники в Бельгии срывают перевозки антигитлеровских войск и создают беспорядок в движении поездов. То здесь, то там среди французских войск начиналась беспорядочная пальба — по призракам немецких диверсантов. То и дело расстреливали подозрительных местных жителей.