Вальтер кинул взгляд на второго доносчика. Бисеринки пота на лбу, но в целом уже успокоился. Одного же поймали, отвели душу, теперь он вне подозрений, он уцелел, он уже вне опасности!
– Господа! Я попрошу вас всех сесть на свои места.
По тому, как офицеры выполнили просьбу, Вальтер ощутил силу своего авторитета. И обращается к шпиону, тому самому – активному, улыбчивому:
– Я знаю, кому вы должны донести на всех нас. Но, может, вы сами это скажете?
Вскочил с перекошенным лицом, рванул кобуру… Тут же сидящие рядом схватили шпиона за руки.
– Васька, ты?! Неужели…
– Никому верить нельзя… – почти заплакал один из державших. – Другом же был…
– Прекратите истерику! – рявкнул Вальтер. – В другой раз думать будете, с кем дружить!
А Власов беспокоился о главном, вполголоса спрашивал у Вальтера:
– Допрашивать его надо? Или и так знаете, кто и откуда?
– Знаю… Но пусть сам расскажет, полезно…
Власов кивнул, а сам все косился на поле. Вальтер понимал, почему: уже несколько минут и он сам посматривал, как по окоему желто-золотого поля, мимо золотой кромки березового леса с зелеными свечками сосен, под прозрачно-синими небесами катила машина. Машина двигалась прямо к костру.
– Товарищ генерал! Вам телеграмма!
– Правительственная, – сообщил порученец. И внезапно добавил, вроде ни к селу ни к городу:
– Белгородский Кремль. На словах велено передать…
И замялся гонец-порученец.
– Псковский детинец, – отозвался Власов на пароль. – Так что же велено мне передать на словах?..
– Сначала прочитайте телеграмму.
Власов рванул бумагу, развернул… Вальтер и потом удивлялся его умению владеть лицом, не показывать никаких лишних эмоций. А в этот раз Власов опустил пеструю бумажку, как-то очень буднично произнес:
– Сейчас я должен поднять вас всех по тревоге… Поднять и приказать всеми силами двигаться на Москву. Мне сообщают, что в армии мятеж, восстали троцкисты…
Власов заглянул в телеграмму, добавил:
– …И платные агенты эмигрантских подрывных центров.
Все неотрывно смотрели на него. Власов усмехнулся и добавил:
– Но сначала мы выслушаем то, что велено передать на словах.
– Ваш друг велел сообщить: в Москве начались бои частей, поддержавших Тухачевского с войсками, поднятыми по тревоге Берией и Ворошиловым.
«Началось! – ударило в голове у Вальтера. – Красный «Наполеон» начал свою игру». А гонец продолжал:
– Ваш друг просит войска поднять, в Москву войти, но поддержать своих.
Под десятками внимательных глаз Власов думал недолго.
– После всего, что мы сегодня увидели, мне ясен путь. Объявляю создание Русской Освободительной Армии. Кто не готов присягнуть свободной России – неволить не буду. Со всеми вами хочу продолжать служить, но и уговаривать нет времени. Объявляю поход на Москву. Меандров, довести мои приказы до сведения наличного состава. Буняков, поднимать свои части.
А с Германией мы подпишем договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи.
– Подпишем ведь? – всем корпусом развернулся Власов к Вальтеру.
Ни самому Вальтеру, ни любому из пославших его и в голову не приходил такой поворот событий. И полномочий никаких у Вальтера не было. Но Вальтер кивает головой:
– Конечно, подпишем.
– Манифест бы… – выдохнул густобровый. – Разъяснение нашей позиции – и солдатам, и населению.
– Разумеется.
Тут же, сидя на бревне, положив на колени планшет, Власов быстро писал, произнося написанное вслух:
«Манифест Свободной России. Мы воевали в 14-м и 17-м годах. Мы завоевали фабрики, заводы и земли рабочим и крестьянам, но они ничего не получили. Все находится в руках государства, и кучка людей управляет этим государством. Государство порабощает рабочих и крестьян. Нет свободы слова, страной правят предатели. Товарищи рабочие, где ваши фабрики, которые вам обещали в 1917 году? Товарищи крестьяне, где ваши земли, которые вам обещали? Мы, офицеры Красной Армии, берем власть. Долой старое руководство! Да здравствует новая революция! Да здравствует новое правительство! Да здравствует Великая Россия!»
Все время, пока фон Браухич и Гудериан вводили войска в Берлин, пока Мильх сочинял, а фон Манштейн подписывал все новые указы, пока Вальтер убегал от бдительного дворника и беседовал с советскими генералами на охоте, пока Клаус Рабенкопф кормил свиней и слушал радио, Петя уже был далеко от Германии.
– Вы же сами видите, где происходит главное… – только и сказала ему голограмма Бадмаева. – Вы же видите, где главный нарыв.
Петя кивнул: он понимал.
– Только туда же не вернуться…
– Есть еще одна крепость возле Парижа. Ее охраняет наш доверенный человек… Нам хватило ума никогда не пользоваться этой крепостью. И мой вам самый большой совет: старайтесь этой крепости без необходимости не покидать.
Петя деловито кивнул… К чуду трансгрессии он так и не привык – если к этому вообще можно было привыкнуть. К тому, что надо спуститься в подвал замка, встать в определенное место, положить руки на сухие крошащиеся кирпичи… И все, и можно подниматься уже из совершенно другого подвала, примерно в шестистах километрах к северо-западу-западу. Этот подвал под Парижем даже пахнул иначе: не сыростью, а, наоборот, нагретыми солнцем камнями. Неудивительно: солнце только что ушло от этих, еще теплых ступеней. Петя стоял в каменном дворике, находившемся метра на три ниже остальной местности. Парень невольно залюбовался, с каким совершенством подобрали по цвету отполированные камни стен и пола дворика, изящной ограды дворика сверху. Лестницы наверх нет, но есть дверь, ведущая из дворика внутрь… уже явно не в подвал, это скорее комната управляющего или администратора: шкапы с документами, плакаты, копии старинных рисованных карт, копии старинных документов… Неужели музей?!
– Добро пожаловать в Версаль, месье Пьер! – произнесли вполголоса за спиной.
Петя обернулся; средних лет, хорошо одетый мужчина, спокойный, улыбчивый и полный.
– Позвольте отрекомендоваться: Александр де ла Круа, преподаватель искусствоведения, глава отдела Большого Трианона Научно-исследовательского института Версальского замка.
Русский язык Александра был безукоризненным, но по старинной вычурности фраз чувствовалось – учили его эмигранты.
– Полагаю, что говорю с Пьером де Кацем?
– Просто Кацем, без де… Лучше называйте меня Питером Каценбергом, из Германии. Господин Александр, я тут по важному делу, мне нужна будет существенная помощь…