— Ну, как будто вы немного познакомились, — подвел итоги Петр Александрович. — А сейчас, думаю, Петру Исааковичу стоит… Вас ждут, Петр Исаакович, и на все ваши остальные вопросы ответят именно там. Это близко, третья дверь по коридору направо. Вот Вальтеру придется задержаться. Он все равно окажется в той же компании, но пока с ним просят разрешения пообщаться очень почтенные люди… Отказывать этим людям не стоит.
Изо всех сил стараясь не хромать, Петя постучал в массивную дверь, потом толкнул… За дверью оказалась большая, метров пять на пять, квадратная комната с очень высокими потолками. Почти куб. По всем стенам комнаты шли то ли шкапы, то ли стеллажи с резными темными стояками, широкими полками разной высоты, на две книги, с настольными лампами и выдвижными ящиками. Были там и секции с картотеками, где, кроме выдвижных ящиков, — ничего. У стеллажей стояли стремянки такого основательного вида, что Пете подумалось: с ними можно даже штурмовать вражескую крепость.
Прямо напротив Пети, у противоположной стены, возвышался огромных размеров стол. За этим столом сидел человек и писал. Светила настольная лампа, почти на бумагу падала косматая седая грива, от всех ее движений колыхались тени по углам. Человек громко сопел.
С минуту Петя наблюдал за этим человеком, потом кашлянул.
— Да заходите, заходите… — сварливо отнесся к нему человек. — В ногах правды нет.
Человек поднял голову, и Петя без труда узнал его. Удивился? Уже нет… Он уже ожидал чего-то самого невероятного. Ну подумаешь, сидит и пишет живой и здоровый Менделеев… Бывает.
— Здравствуйте, Дмитрий Иванович.
— Добрый день, Петр Исаакович.
— Просто Петр… Петя… Для вас.
— Ну и ладно. А скажите, Петр… скажите, Петя, что вы теперь собираетесь делать? И какие вообще у вас ощущения?
Петя облизнул мгновенно спекшиеся губы. Говорить с Менделеевым в любом случае оказывалось не очень просто. А тут еще и говорить о собственных сумбурных ощущениях, о своих планах… которых пока просто нет.
— Я чувствую, что, попав сюда, я уже никогда не буду прежним.
— Когда вам исполнилось три года, вы были обречены никогда не быть таким, каким были в грудном возрасте… И перед выездом из Петербурга вы не были прежним… Не были таким, каким были при поступлении на филологический факультет. Вы растете, это обыкновенно… Так чем бы вы хотели заниматься?
— Меня уже звали и в инженеры, и в скотники, и охотиться на яков…
— Это вас звали. А вам куда хочется?
— Всю жизнь я думал, что буду ученым. Специалистом по языку и культуре Востока. Буду преподавать… Но это ведь здесь не очень нужно…
— Ошибаетесь, это очень нужно. И вообще мы оказались в самой тупиковой ситуации. Уж вы не оставляйте нас, юноша. Вам тут непонятно? Тяжело?
— Непонятно, но не тяжело… И, конечно же, мне очень интересно…
Менделеев наклонил седую гриву.
— И еще мне понравилось наблюдать за человеком, слушать свою «интуицию». Всегда мои «переживалки» вызывали только иронию… А тут, в Крепости, — наоборот. Может, и правда надо больше прислушиваться к себе?
— Надо больше слушать себя и поменьше бояться делать выводы… Итак, вы готовы развивать интуицию… Наверное, хотели бы и проходить сквозь стены?
— Не обязательно, — заулыбался Петя. — Я ведь вижу, это совсем не главное. Все, кроме Гурджиева, относятся к этому с такой иронией, что просто делается смешно… Скорее мне хотелось бы развить в себе качества, которые и правда сделали бы меня совершеннее. Наверное, производным от них стала бы и способность проходить сквозь стены…
— А «третий глаз»? Хотите, мы вам вырастим «третий глаз»?
Менделеев заулыбался, словно обещал конфету ребенку.
— «Третий глаз» — это новая глазница во лбу? Над переносицей?
— Вы сами верите в чушь, которую несете?
— Так ведь человек с «третьим глазом» видит окружающих насквозь? Я думал, «третий глаз» излучает что-то вроде лучей рентгена…
— Долбить вам череп никто не собирается, и вообще «третий глаз» — это совершенно другое.
— А у вас есть «третий глаз»?
— Конечно, есть. Делайте выводы.
— Может быть, «третий глаз» — это как раз умение быстро чувствовать других? Умение видеть и быстро просчитывать то, чего люди обычно не видят?
Менделеев откинулся на спинку кресла с таким довольным выражением, что Петя тоже заулыбался.
— Если это так, «третий глаз» вы хотите?
— Тогда хочу… Раз вы не будете мне сверлить череп.
Менделеев гулко захохотал. В этот момент из стены вышел еще один солидный человек, с лицом знакомым… Петя его не узнал, но на всякий случай встал и поклонился.
— Василий Васильевич, — отрекомендовался появившийся.
— Это господин Докучаев, — прибавил оставшийся сидеть Менделеев. И отнесся уже к вошедшему: — Присядь, Вася, тут разговор, кажется, не короткий.
— Я потому и зашел, что юноша думающий попался. Вальтер, кажется, не хуже… Интересный.
Докучаев непринужденно присел в кресло.
— А знаете, чего я больше всего не понимаю? — обратился Петя к этим двум. Лица повернулись в его сторону, и Петя продолжал, словно прыгая в холодную воду: — Я вот чего не понимаю… Я не понимаю, чего вы все время со мной возитесь? Спасли? Спасибо… Но вы как будто на мой счет имеете какие-то планы… Мне намекают, что я — возможный Посвященный, вот вы предлагаете невероятно развить интуицию… А зачем? Неужели я вам нужен, чтобы помогать выращивать помидоры в залах для гидропоники?
— Отношение к вам как к спасенному может определяться и простым гуманизмом… Разве нет?
— Может. Но мне все время делают намеки, выходящие за пределы гуманизма. Скажите честно: что от меня требуется?
Менделеев опять оглушительно захохотал. Докучаев, наоборот, сделался несколько задумчив.
— А что? Востер! — отнесся Менделеев к коллеге. — Мы б на его месте оробели… И уже Пете: — А что? Очень хочется в Посвященные?
— Нет, — Петя заулыбался, даже затряс головой для убедительности. — Скорее страшно… Но вы же сами говорили — надо расти.
— Я ж говорю — востер! Но разговор все равно у нас состоится не из легких… Готовы?
— Готов… Я так понимаю, меня к такому разговору давно готовят…
— Хорошо бы еще, чтоб приготовили… — задумчиво обронил Докучаев. — А то, знаете, множество людей жаждет получить свои знаки отличия от большинства… А того совершенно не ожидают, что им от этого выпадут новые обязанности, трудности, а то и всяческие неприятности.
— Например, как если кончил человек курс обучения, сдал трудный экзамен, а его за это цап! — и в экспедицию, Шамбалу искать? Так? — с невинным видом вставил Петя.