Куда?!
Дипольда — беспомощного, опутанного ремнями, с мешком на голове — волокли молча и шустро. По кустам, по оврагам, перекидывая друг другу через поваленные стволы, передавая из одних крепких рук в другие.
Потом послышалось журчание воды. И — бр-р-р! — сапоги словно жидкого льда зачерпнули. Пфальцграфа окатило холодными брызгами с ног до головы. И без того влажный плащ промок окончательно. Капюшон и мешок на голове — тоже.
Утопить, что ли, решили?
Снова не то. Неверная догадка.
Неведомые лесные люди, не отпуская пленника, просто переходили вброд либо большой ручей, либо мелкую речушку. Когда же водная преграда осталась позади, послышались негромкие и отрывистые, лишенные всякого смысла фразы. Похоже на обмен паролями с часовыми. Значит, где-то поблизости лагерь?
Так и есть! Треск костра. Запах дыма. Благословенное тепло… Дипольда подвели к самому огню. Зачем? Пытать? Согреть?
Его усадили. Причем не на голую землю. На что-то похрустывающее, пружинящее. С резким запахом конского пота и терпким, горьким — прелой листвы.
«Притащили добычу в логово, — с тоской подумал Дипольд. — И что дальше?»
— Прошу простить, святой отец, за столь бесцеремонное приглашение к беседе и непозволительно грубое обращение с духовной особой, — послышался вдруг знакомый голос — низкий и басовитый. Слишком знакомый! Который ну никак не мог здесь звучать! Да и вообще — нигде! Уже! Не мог!
— Но таковы уж сложившиеся обстоятельства, — и все же этот голос звучал! — Чрезвычайные обстоятельства…
Дипольд напрягся. Нет, слух не подводил его. Говоривший точно не являлся оберландцем. Но был ли он живым человеком?
— Подобные обстоятельства порождают особые полномочия, — тем временем продолжал голос — в меру любезный, в меру настойчивый. — Прежде всего, по отношению к тем, кто следует из нидербургских земель в глубь Остланда и может обладать интересующими нас сведениями. Надеюсь, вы с пониманием отнесетесь, если мы снимем с вас капюшон? Речь пойдет о делах государственной важности, и мне необходимо видеть лицо человека, с которым я разговариваю. Так что прошу не гневаться, святой отец…
Краткая пауза, во время которой, видимо, был дан знак. С головы Дипольда сдернули мешок. Затем чьи-то проворные руки сняли с пфальцграфа инквизиторский куколь и…
— Ваша светлость?! Вы?! — растерянность, изумление и неподдельная радость прозвучали в этом восклицании.
Миг — и изо рта Дипольда выдернут кляп. Еще мгновение — и взрезаны путы на руках и ногах.
Пфальцграф сидел под большим навесом возле потрескивающего костерка. Сидел на куче веток и листьев, покрытых конской попоной, и тупо пялился перед собой с таким видом, будто вдруг узрел покойника.
Что, в общем-то, было не так уж и далеко от истины.
Да, он не ошибся! Перед ним стоял Людвиг фон Швиц собственной персоной. Медвежий барон, отдавший под стенами оберландского замка своего коня Дипольду и оставшийся прикрывать отход пфальцграфа. На пути големов оставшийся. На верную смерть оставшийся…
И — выживший неведомым чудом.
Действительно, барон был жив — и в том нет никаких сомнений. Не заколдован, не разупокоен после смерти черным магиерским искусством, а именно жив. Уж живого-то человека от ходячего мертвеца отличить нетрудно.
Правда, на фон Швице сейчас отсутствовала привычная гербовая котта с оскаленной медвежьей мордой. А лицо барона — и это особенно хорошо видно в свете костра — было жутко изуродовано. Из-под левого виска к носу тянулся страшный поперечный шрам — широкий, глубокий. И не шрам, собственно, еще даже, а только-только поджившая, но не зарубцевавшаяся до конца рваная рана… Изрядно досталось уху, с верхней скулы под глазницей кожа и мясо содраны едва ли не до кости. Лишь по счастливому стечению обстоятельств уцелел глаз…
Стоп! Ухо? Глаз? Дипольд вздрогнул, вспомнив вареного Мартина… Но нет, здесь совсем не то, здесь все не так. Фон Швиц, определенно, был при своих ушах и при своих очах. И оба его широко распахнутых глаза смотрели сейчас на Дипольда с нескрываемым восторгом. То были живые глаза, а не те холодные бесстрастные буркала, которые всаживает в чужие черепа и использует в своих целях Лебиус Марагалиус.
— Вы?! Ваша светлость?! Вы?! — будто не веря им, своим собственным глазам, снова и снова в великой радости твердил медвежий барон.
Дипольд, тоже шокированный и ошеломленный неожиданной встречей, изумленно пробормотал:
— Как, Людвиг? Как ты выбрался оттуда? Ведь големы!.. Оберландцы!..
— Везение, ваша светлость, или, скорее уж, милостивый Божий промысел! — улыбнулся фон Швиц, от чего его изуродованное лицо сделалось еще страшнее. — Чудо, одним словом! Видать, не пришел еще мой черед помирать. Видать, нужен еще я, грешный, для чего-то в этом мире. Последнее, что помню — как голем опрокидывает обломки повозки — ну, той, с которой ваша светлость изволили из бомбарды стрелять — и прет прямиком на меня. Тесак с добрую рогатину — в одной руке, булава — с бычью голову, да с огромными такими шипами — в другой. Я — навстречу. Ору, размахиваюсь своим мечом что есть сил, а ударить уже не успеваю. Так и не понял, чем же тварь эта магиерская меня достала — палицей своей, клинком или просто кулаком. Но приложила крепко. Хотя, наверное, только вскользь задела, а то бы не разговаривать мне сейчас с вами. Очнулся уже ночью. Шлем — вдребезги. Смят, развален. Забрало — сбито. Вся голова — в кровище. Левая сторона лица огнем горит. Вот, видите, шрамик остался на память…
Барон тронул пальцем «шрамик» — след от чудовищного удара, едва не снесшего пол-черепа. Продолжил:
— Сверху на мне еще и борт дощатый от повозки лежал. Широкий такой, тяжелый. В общем, то ли не заметили меня оберландцы, то ли за мертвого приняли. Добивать не стали.
— И что? — Дипольд аж подался вперед.
— А что!.. Выползаю, значит, я из-под досок. Осматриваюсь. Кругом трупы валяются да огни горят. То слуги маркграфские — пешие, конные, с телегами — поле боя осматривают. Оружие собирают и мертвецов в замок увозят — не иначе как к колдуну этому, Лебиусу. И вдруг вижу — неподалеку к колесу от повозки жеребец оберландский привязан. Хозяин где-то в стороне с факелом бродит, а конь — вот он, родимый, в узде, под седлом уже. Ну, я отвязал его быстренько да в сторонку отвел. Спустил в поводу — в обход огней. Через распадок тихонько провел — там, где лагерь наш стоял. А потом — поминай, как звали. Конек мне достался славный — и из Верхних Земель меня благополучно вывез, и нидербуржское приграничье я на нем успел миновать прежде, чем оберландцы дороги перекрыть успели…
— А мне вот с конем не повезло, — со вздохом прервал разговорившегося барона Дипольд. — Моего жеребца… твоего, вернее, подстрелили. Пешком пришлось из Оберландмарки выбираться. Потом в Нидербурге застрял. Насилу вырвался…
Барон понимающе кивнул:
— Да, я слышал, Чернокнижник захватил Нидербург первым. С него, мерзавец, начал. А уж после пало немало прочих остландских замков, крепостей и городков. Но то все поправимо. Главное, что вы живы-здоровы, ваша светлость.