— И ей полагается отдельный вагон? Не жирно ли будет, док?
— Наши исследования очень важны.
— Надеюсь, что так, — полковник повернулся к снабженцу. — Я начну осмотр с этого вагона.
— Извините, это невозможно, — опередил майора док.
— Что?
— Закрытая территория. Все, что находится внутри лаборатории, — засекречено.
Коган побагровел:
— Я командир бронепоезда!
— И все же вы не обладаете необходимым уровнем допуска.
— Оч-ч-чень интересно! — процедил Коган. — То есть вы хотите сказать, что в составе моего бронепоезда имеется вагон, хозяином которого я не являюсь?
— Вы получили все необходимые инструкции, — мягко заметил док. — Вы должны содействовать научной работе, но не вмешиваться в ее ход. А где и как она будет проводиться — это вас волновать не должно.
— Ошибаетесь. Еще как должно! Я, как командир, должен знать обо всем, что происходит в поезде.
— Простите, но… — развел руками док. — Закрытая информация. Посторонним нельзя присутствовать при исследованиях и заходить в вагон.
— Вообще-то моим людям придется через него проходить.
— Для этого предназначены наружные переходные площадки.
— Во время нападения тварей можете прогуливаться по ним сами. — На широких скулах комброна начали подергиваться желваки.
Док ничего не ответил.
Глаза Когана сузились, а по губам полковника вдруг скользнула мстительная улыбка.
— Ну хорош-ш-шо, — прошипел он. — Майор! — Коган вновь обратился к снабженцу: — Не имея доступа к этому вагону, я не могу его принять у вас и поставить свою подпись на акте.
Заявление Когана, однако, ничуть не смутило тыловика.
— Этого не требуется, — опустив глаза, ответил тот. — Вагон уже принят и приписан к составу. Подпись уже стоит.
— Кем принят?! Чья подпись?!
Интендант повернул свою папку так, чтобы Коган мог видеть документы.
— Твою мать! — только и смог выдавить Коган.
Вероятно, на бумажке стоял та-а-акой автограф, против которого не попрешь.
Пока Коган пялился в папку, майор чуть заметно улыбнулся. Этот момент, судя по всему, тоже был его маленькой местью несговорчивому полковнику.
Док благоразумно сделал вид, что не замечает полковничьего облома.
— Майор, вы свободны. Пока свободны…
По всему было видно, Коган едва держит себя в руках.
Майор понимающе отошел.
Егора никто не отсылал. Его сейчас, похоже, вообще не замечали. Или его присутствию не придавали значения. И ему удалось расслышать последнюю часть разговора.
— Давайте начистоту, док. — Коган, насупясь, смотрел на своего научного консультанта. — Экспедиция предстоит долгая, тяжелая и опасная, и мне не нравится, что в моей команде находится человек, который подчиняется не мне, а шишкам из Кремля. Еще больше мне не нравится, что у этого человека есть секреты от меня и от моей команды.
— У вас своя работа, у меня своя, — пожал плечами док. — Мешать я вам не буду.
— Если вы не подчиняетесь, значит, уже мешаете.
— Тогда отнеситесь к этому как к неизбежному злу.
— Именно так я к этому и отношусь, — вздохнул Коган. — Ладно, док, я понимаю: каждый отрабатывает свое место в Кольце как может. Но нам с вами лучше договориться сразу.
— О чем? — поднял брови док.
— Во время экспедиции вы сидите в своей коробочке. — Комброн кивнул на вагон-лабораторию. — И высовываетесь оттуда только в крайней, подчеркиваю — очень крайней, необходимости. А еще лучше не высовываетесь вообще. Вы не путаетесь у меня под ногами и не даете советов, когда вас об этом не просят, говорите со мной, только если я задаю вопросы, и вообще… Чем реже вы будете попадаться мне на глаза, тем лучше мы сработаемся. Мы хорошо поняли друг друга?
Док кивнул. На его интеллигентном лице не проступило и намека на обиду.
— Да, и вот еще что. Если я вдруг почувствую, что от вас или от вашего вагона исходит угроза, я все-таки перетащу генератор в штабной вагон и как-нибудь разберусь с ним без вашей помощи.
— Вообще-то это будет непросто.
— Я очень постараюсь. А вашу лабораторию вместе с вами просто отцеплю от состава.
— У вас приказ всецело содействовать мне, — напомнил док.
— Но у меня нет приказа погибать из-за вас самому и подвергать опасности своих людей. Это во-первых. А во-вторых…
Комброн уперся тяжелым взглядом в лицо дока.
— Во время экспедиции приказы на бронепоезде буду отдавать я и только я. А столичное Кольцо с вашим высоким начальством и покровителями останется далеко позади. Вам некому будет помочь.
Док молчал.
— Мое дело предупредить. Ваше — внять предупреждению. Или не внимать, — закончил полковник.
На сдачу-прием бронепоезда, окончательную проверку вагонов, дозагрузку и дозаправку отводилось меньше суток. Суматоха в Форпосте стояла та еще! Вообще, как показалось Егору, все делалось в какой-то подозрительной спешке. Закралась даже тревожная мыслишка, что док, озвучивая свои неутешительные прогнозы, обманул их, и совсем не в том смысле, в каком предполагал Егор поначалу.
Что, если Армагеддон — окончательный и бесповоротный — намечен на более ранний срок, чем они ожидают? Что, если на самом деле у их Форпоста нет даже того месяца, о котором говорил док? Тогда, может быть, все же стоило записаться на бронепоезд.
Нет, на фиг, на фиг! Экспедиция вроде серьезнее некуда, а с новобранцами, большинство из которых раньше только сопровождали бронетрички, провели лишь короткий ликбез. И то впопыхах, на скорую руку, больше для галочки. Ни нормального инструктажа, ни сдачи зачетов, ни практических занятий, не говоря уже об учениях. По пути, значит, будут просвещать, по ходу дела. Не так, совсем не так представлял себе Егор отправку спецбронепоезда в спецэкспедицию. Когана и тех, кто гнал его в путь, явно больше беспокоило время, а не подготовленность команды.
Но было так, как было.
Егор, поставленный в охранение восточных ворот, откуда должен был выезжать бронепоезд, нет-нет да и оглядывался назад, наблюдая за отправкой состава. С надвратной площадки хорошо видно было все, что происходит на станции.
Ровно в семь утра перед бронепоездом выстроилась команда. Локомотивные и ремонтные бригады, артиллеристы, пулеметчики, огнеметчики, минометчики, зенитчики, гранатометчики, десантники, экипажи приданных технических средств… Разбившиеся на повагонные группы, люди заняли всю платформу и растянулись по обе стороны от нее. Особого энтузиазма не наблюдалось. Лица многих бойцов были откровенно кислыми. Никто не горел желанием отправляться в опасный путь.